Моя душа покрыта коркой, Суетою дней, ночей, Сорви, сорви ее скорей И ты увидишь розовое тельце Души моей...

Перед Хранителем Вечности Тванком, поблескивая в голубых лучах заходящего Рануса, в воздухе неподвижно висела золотая пластинка.

Ее нашли в глубокой сферической пещере около двухсот периодов назад в Старом городе на месте поселения первых кэррян. Только ее так и не коснулось дыхание многих периодов, прошедших с тех пор, когда на Кэрри появились первые люди. Предшественники Тванка заложили данные пластинки в инфокристалл и подвесили ее в одном из отсеков величественной Иглы.

Однажды Тванк, как это он делал обычно раз в несколько периодов, разворачивал данные экспонатов верхних отсеков Иглы, контролировал новые данные и записывал их в тот же инфокристалл. Когда он поместил в информатор золотую пластинку и вставил в блок чтения ее инфокристалл, над информатором возникли и налились рубиновым цветом цифры 2,7. Тванк смотрел на переливающиеся цифры и не верил своим глазам. Он не мог не заметить этого раньше! Почти за двести периодов пластинка стала легче на 2,7 процента. Это могло случиться с другими металлами, но только не с золотом. Через три рана Тванк с пластинкой и ее инфокристаллом был уже в Центре, где она была тщательно исследована. И вот что оказалось.

Как и в других металлах, круки пластинки составляли правильную решетку, но были в тысячи раз больше круков обычного золота, хотя с той же конфигурацией. По краям пластинки, кроме этого, встречались круки с почти обнаженными ядрами и трустактным излучением. После всестороннего анализа не осталось и тени сомнения в том, что в этой золотой пластинке на крукарном уровне записана какая-то информация. Крук-инфорамтор Центра слой за слоем считывал заложенную в пластинку первыми кэррянами информацию. Все, кроме некоторых формул, уже удалось расшифровать и передать на блиц-информаторы всех горизонтов.

Тванк задумчиво смотрел на висящую перед ним золотую пластинку, а рядом изумрудным цветом вспыхивал крифон с кристаллом, который рассказывал печальную историю первых кэррян.

"Ветреным ноябрьским утром я вышел на улицу, не предполагая, что этот день станет первым звеном цепи удивительных событий, перевернувших всю мою жизнь. Завернув за угол, я машинально вытащил ключи от своего видавшего виды "фольцвагена", но, не увидев машины на привычном месте, вспомнил о вчерашнем столкновении на углу Ройялвэй и Гринвуд с желтой коптилкой без тормозов. Прибывшие из "ТС" ребята подцепили машину к оранжевому "форду" и заверили, что они из моей, как они выразились, колымаги через неделю сделают конфетку. А это означало, что на это время я остался без колес и в свой офис мне придется добираться менее комфортабельным способом. Ключи полетели обратно в карман, и я, подняв воротник и устроившись поудобнее в куртке, зашагал по Мидлстрит, отворачиваясь от злого ветра, поднимавшего и бросавшего сухие листья под проходящие машины.

В это сумрачное осеннее утро город лишь просыпался. Зажглись огни супермаркетов, рабочих кафе, все усиливался шелест автомобильных колес, под крышами домов побежали первые рекламы, окрашивая прохожих во все цвета радуги. У города наступала пора первого завтрака и он, разверзнув входы в подземку, большими порциями заглатывал спешащих на службу людей.

Город заканчивал с первым чревоугодничеством, удобно расположился в своем ложе и запыхтел десятками труб, когда я свернул за серое здание банка. Еще две линии, и я буду в своем офисе, в котором служу без малого восемь лет. Он вероятнее всего еще закрыт, но у меня, как у заведующего отделом, имелся свой ключ. Дело в том, что в три пополудни на мою голову внезапно свалится шеф, поэтому именно к этому часу ему вынь да положь отшлифованный доклад по дочерним фирмам. И тут я заметил молодую девушку. В это раннее утро она сидела на краю скамьи в наспех накинутом на плечи плаще и беззвучно плакала. Она смотрела прямо перед собой в одну точку и, казалось, не замечала капавших с ее щек слез. Я всегда воспринимал женские слезы как великую несправедливость. Меня как будто что-то приподняло, перенесло и посадило на скамью рядом с ней. Я собрался было открыть рот, чтобы сказать что-то утешительное, но тут она подняла на меня свои глаза, в которых что-то промелькнуло, и она всерьез разрыдалась. Офис, шеф, доклад, — все это вдруг растворилось бесследно.

Когда девушка немного успокоилась, и мы выпили в ближайшем "Макдональдсе" по чашечке кофе, она сказала, что ее зовут Кэррол, что меня послал Бог и что ей необходимо поделиться с кем-нибудь свалившемся на нее горем. Дело в том, продолжала она, что несколько часов назад она потеряла отца.

А дело было так. Приехав вчера последним поездом с побережья, где она отдыхала у подруги, Кэррол застала отца в сильном возбуждении. Он даже не поинтересовался, как она провела время. Наскоро проглотив приготовленный ею ужин, но попросил ее не отвлекать, поднялся в свой кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Было поздно. Кэррол лежала в своей постели, мысленно прокручивая время, проведенное на побережье, где остались пахнувший водорослями и йодом воздух, удивительные цветы, молодежные клубы и прогулки под луной. Завтра она все-все расскажет отцу. Завтра… Ее уже окутывал сон, когда она услышала звук бьющегося за стеной стекла. Светало. Кэррол, почувствовав неладное, набросила халатик и вбежала в комнату отца. Там его не было. Тогда она метнулась в его кабинет. Отец лежал в неестественной позе почему-то на столе, с которого вниз на осколки стакана капала какая-то жидкость… Она позвала его, сначала тихонько, потом громче. Тишину нарушала лишь капавшая со стола жидкость, потом и это стихло. Кэррол попыталась нащупать пульс, но его не было. Тогда ее окутала темная и вязкая волна горя и бросила на улицу.

И вот она здесь, а он неподвижно лежит там, в своем кабинете. И она вновь разрыдалась.

Довольно долго я всячески старался успокоить Кэрри. Потом позвонил в офис и предупредил, что немного задержусь. Выпив еще по чашечке кофе, мы направились к ее дому.

Двухэтажный домик, который семья Кэррол снимала после переезда в этот город, стоял в окружении низкорослых кустов за небольшим сквером с заброшенными аттракционами. У двери с латунной табличкой "Д-р медицины Д.К. Ларсен" Кэррол тихо попросила:

— Прошу вас, не оставляйте меня сейчас, мне так страшно.

Не раздеваясь, мы прошли по крученой лестнице наверх, где располагались кабинет отца и спальни. Вся мебель в комнате перед кабинетом имела довольно причудливый вид: стол, стулья, кушетка, трюмо, — все было округлое и опиралось на гнутые ножки. Она была расставлена кое-как. Создавалось впечатление, что перед нашим приходим дом как следует встряхнули да так и оставили. Дверь в кабинет была приоткрыта. За ней лежал отец Кэрри.

Девушка присела на край кушетки и отрешенно смотрела в какую-то точку на полу.

— Я, пожалуй, вызову полицию и доктора. Как связаться с вашим доктором?

Кэррол покусывала кончик губы и молчала.

Я закурил и принялся мерить комнату шагами. Кэррол молчала.

Щелчком забросив окурок в камин, я приоткрыл дверь и вошел в кабинет.

Вид комнаты был мрачен. Плотные шторы плотно закрывали окна и не пропускали ни малейшего луча солнца, поднявшегося над крышами домов. Множество книг на стеллажах, пыльный и спертый воздух, сумрак и тишина, — все это создавало впечатление подземной обители древнего чернокнижника. В углу комнаты на столе в нелепой позе лежал человек лет пятидесяти. Одна его нога находилась под телом, вторая была зажата между столом и стеной. После смерти все позы нелепы, подумал я, прикрывая дверь в кабинет.

Кэррол по-прежнему сидела на кушетке с отрешенным взглядом. Я сел рядом и взял ее руку в свои. Казалось, прошла вечность с тех пор, как мы пришли в этот дом. В тот момент я не смог бы ответить на вопрос, почему я никуда не позвонил. Действительно, почему?

Вдруг я услышал звук какого-то упавшего предмета, потом за дверью раздались приглушенные шаги (да, да, это были именно шаги!) и она стала медленно открываться… Кэррол, ушедшая в свои мысли, ничего этого не слышала. Я повернулся к двери и, потрясенный, увидел человека, который только что был мертв, а теперь бодрой походкой направлялся к нам!

— Джон Ларсен, — представился он. — Что случилось, Кэрол, — продолжал но, повернувшись к дочери. — Почему ты плачешь? Чем, собственно, могу служить?

Последние слова относились ко мне. Тут Кэррол наконец взглянула на отца и лишилась речи. Я быстрее справился с изменившейся обстановкой, поэтому мне и пришлось коротко поведать Джону Ларсену о причинах моего присутствия в его доме. Теперь пришла пора уже ему удивляться…

Вскоре мы с Джоном сидели у растопленного камина, а Кэррол, оправившись от нового удара, выскользнула из комнаты и спустилась вниз готовить нам кофе. Вскоре мы сидели за ароматным кофе, и я слушал повествование Джона.

Он окончил колледж лишь к тридцати годам, и долго искал потом подходящую работу, переходя с места на место. А тут еще женитьба и рождение дочери. Случайные заработки позволяли его семье с трудом сводить концы с концами. Кэррол от рождения была болезненной девочкой, поэтому на ее лечение требовалась уйма времени и средств. Когда дочке исполнилось пять лет, Джон, наконец, нашел приличное место в фармацевтической лаборатории. С нуждой, наконец, было покончено, и они смогли снять этот далеко не фешенебельный домик. К этому времени и Кэррол более окрепла. Вскоре Джон написал и защитил диссертацию и смог заняться исследовательской работой, о чем уже давно мечтал. Под домом он построил небольшую химическую лабораторию, обставил ее необходимым оборудованием, закупил реактивы и приступил к экспериментам по генной инженерии.

— Я мечтал вырастить в пробирке какое-нибудь существо с заданными свойствами, — продолжал Джон. — Первые эксперименты я проводил на инфузориях и амебах. Со временем мне удалось получить стимулятор роста, позволяющий практически мгновенно вырастать простейшим до нормальных размеров. Я постоянно видоизменял и совершенствовал стимулятор. Однажды ночью, как обычно, я отрабатывал эксперимент с ростом амеб. Не понимаю, как это случилось, но тогда в одном из опытов я добавил в раствор несколько больше стимулятора роста, чем это было необходимо. И вот что пронеслось перед моим воспаленным от бессонницы взором. Как и прежде, амебы стремительно, за доли секунды, выросли до размеров взрослых особей. Но потом их рост прекратился, и они стали быстро уменьшаться. Миновав исходный размер, они тем не менее продолжали так же стремительно уменьшаться, пока окончательно не исчезли на предметном столике микроскопа. После увиденного я долго не мог прийти в себя и сидел, уставившись на то место, где только что кипела жизнь в миниатюре. Было от чего слегка помешаться. После этого я взял себя в руки и решил воспроизвести опыт. Добавил стимулятора, так, хорошо, мои микрозверьки начали расти, отлично, добавим еще немного, пока без изменений, еще немного… Хлоп! И они исчезли. А может быть амебы вовсе и не исчезли и не растворились, а просто сильно уменьшились в размере? Не одеваясь, я выскочил на улицу, обдумывая гипотезы, одна безумнее другой. Походив в раздумьях по скверу и немного подмерзнув, я кинулся обратно в лабораторию.

В стеклянной чашечке, которую я оставил пустой, появились вполне обычные амебы! Опыт был воспроизведен еще десяток раз, и простейшие с убийственным постоянством исчезали из-под микроскопа, чтобы, впрочем, через некоторое строго определенное время вновь преспокойненько оказаться на своем месте. Выходит так, что они на какое-то время просто уменьшаются в размерах, причем этот процесс обратим. Ничего себе — просто, подумал я, вытирая проступившую на лбу испарину. На следующий день, сославшись на недомогание, я не пошел на службу и надолго засел в лаборатории, ставя один эксперимент за другим.

В результате удалось выяснить следующее. Стимулятор роста при небольшом избытке всякий раз приводил к обратимому резкому уменьшению клеток. Тогда я решил повысить вооруженность глаз и притащил стереомикроскоп с чудовищным усилением. Чтобы наблюдать увеличение и уменьшение клеток в замедленном темпе, я использовал специально разработанный ингибитор.

В каждом эксперименте клетки сначала увеличивались, потом начинали уменьшаться и такое уменьшение казалось бесконечным, поэтому мне приходилось постоянно подкручивать регулировочный винт микроскопа. Однако, это было поразительное зрелище! Винт микроскопа уже дошел до упора, а клетки продолжали уменьшаться, пока не исчезли вовсе. Через некоторое время они вновь появлялись в поле зрения, и процесс шел уже в обратном направлении. По моим расчетам клетки должны были уменьшиться в миллионы раз. И при этом амебы возвращались из глубин материи, оставаясь такими же жизнеспособными, как и прежде, иногда и с прибавлением. Но там они тогда должны быть размером с атом! А как же в таком случае дело обстоит с ее собственными атомами? Я пытался найти ошибку в своих расчетах, но не находил. Все было правильно и происходило именно так или примерно так, как я это наблюдал.

Поздно вечером я сидел в кабачке за сквером, тянул пиво, слушал легкую музыку и старался ни о чем не думать, глядя на танцующую молодежь. Однако, не думать было выше моих сил. Сознание пребывало в постоянной работе, шаг за шагом прокручивая эксперимент с более организованной материей. Выпросив в этом же кабачке двух арестованных в ловушке мышек, я поспешил домой.

Следующие несколько дней прошли в каком-то угаре. Вдоволь наэкспериментировавшись с мышками, я перешел к "любимой" ими кошке. И если мышки без особых проблем исчезали и потом материализовались вновь, то кошка после введения препарата вякнула и распласталась на столе с потухшим взором. Когда я ее вскрыл, то не поверил своим глазам: она оказалась полностью выпотрошенной. Через некоторое время ее содержимое вернулось на свое законное место, но, увы, для кошки это не принесло облегчения. Значит, решил я, в стимулятор надо добавлять точно рассчитанное количество ингибитора с тем, чтобы он успевал распределиться по всем клеткам живого организма. Рассчитал. Добавил. Как-то мимо нашего дома пробегал рыжий песик. Так вот он получил от меня презент в виде куска колбасы с парой таблеток. До сих пор я жалею, что в тот момент больше никого не оказалось возле дома, — уж очень мне хотелось увидеть выражение лица (которое при проведении первых опытов наверняка было такое же) кого-либо, когда перед ним в воздухе медленно растворяется симпатичный песик. Минут через десять он, поскуливая, вновь возник из небытия и, о неблагодарность, его тотчас же словно ветром сдуло. Полагаю, теперь он за милю обегает наш дом.

Этот препарат я назвал "коллапсом", поскольку его действие было сродни звездному коллапсу, во время которого огромное тело "падает в себя" до размеров крошечной планеты. И вот настал день, когда я решил испытать действие "коллапса" на своем бедном организме. Отступать было уже поздно, да и момент был выбран удачным, поскольку Кэррол должна была вернуться в тот день с побережья поздним вечером. Соотношение инградиентов препарата было тщательно выверено, а его действие было рассчитано на одну минуту. За это время я мог рассчитывать не задохнуться там, в микромире, и живым вернуться обратно. На всякий случай я обесточил в доме все приборы и закрыл все окна. Потом я оставил на камине все ценные бумаги и поднялся в свой кабинет. Высыпав на ладонь несколько таблеток, я без колебаний отправил их в рот и запил глотком воды. В последнюю минуту подумал, что надо было устроиться на кушетке в соседней комнате, но было уже слишком поздно. Поэтому я не нашел ничего лучшего, как улечься на стол, на котором я проводил некоторые последние эксперименты. И это было сделано вовремя. В следующее мгновение сознание заволокло серой пеленой и меня крепко встряхнуло. Потом я вновь с еще большей отчетливостью стал видеть пока привычный мне мир.

Вдруг комната с окружающими предметами рванула во все стороны. Стакан, оставшийся на столе, стал одновременно стремительно увеличиваться в размерах и быстро удаляться. Вскоре он превратился в огромную башню, верхушка которой терялась в вышине. Я лежал в какой-то яме, края которой все круче и круче уходили вверх. Потом уверенность, что я вообще на чем-то лежу, пропала. Я был словно подвешен в воздухе. Да и воздух ли окружал теперь меня? С началом действия препарата все те немногие звуки, которые проникали с улицы, понизили свой тон, постепенно перешли в инфразвуковой диапазон. Наконец наступила вязкая тревожная тишина. Вслед за этим появился какой-то новый звук, похожий на комариный писк. Но и он, понижаясь в тоне, вскоре исчез. Коллапсирование продолжалось. Один за другим появлялись новые и новые звуки, которые затем тоже замирали за пределом слышимости. Теперь вокруг меня обозначились извивающиеся и увеличивающиеся в размерах сплетенные между собой какие-то волокна. К одному из них я вскоре крепко прилип. Это волокно росло и росло, постепенно превращаясь из гладкой нити в трос, сплетенный из других, более тонких, нитей. Эти нити тоже увеличивались, росли, превращаясь в цепи каких-то серых сгустков, которые, в свою очередь, состояли из увеличивающихся шарообразных тел без определенного цвета и четких очертаний, похожих на клубки шерсти. Клубки находились в постоянном движении, и, казалось, жили самостоятельной жизнью. Вдруг я прилип к одному из таких клубков и полетел вместе с ним. В это момент он перестал расти, а это, по-видимому, означало, что коллапсирование успешно закончилось.

И вот представьте себе, я летел верхом на клубке шерсти размером с дом и чувствовал себя великолепно. Испуг прошел и заменился крайним изумлением от всего увиденного вокруг меня. Мимо стремительно проносились другие клубки-дома разной величины. Они ударялись друг о друга, и тогда внутри них что-то происходило, а потом разлетались в разные стороны. Некоторые из них после столкновения почему-то не разлетались и так и летели дальше сцепленными вместе. В какой-то момент времени я осмелел и засунул руку по кисть вглубь своего "дома" и тут же вынимаю ее обратно. Ничего особенного не произошло. Проделываю это еще раз, но на этот раз погружаю руку уже по локоть. Я почувствовал в руке легкое покалывание, и она была выпихнута обратно. После этого мой "дом" завибрировал и задергался, а его форма стала изменяться, словно капля воды, попавшая на сковородку. И в это момент он стал все быстрее и быстрее уменьшаться. Я понял, что начался коллапс наоборот, прекратил свои игры и приготовился к возвращению в прежний такой привычный мне мир. С этого момента надо будет быть предельно внимательным и осторожным, поскольку все сейчас будет уменьшаться и устремляться ко мне.

И действительно, "дом" отпустил меня, отлетел и стал стремительно уменьшаться в размерах. Передо мной словно прокручивалась в обратном направлении недавняя картина. Теперь меня окружали уже не отдельные клубки, а составленные из них нити. Нити, извиваясь, свивались в канат, который тоже превращался в тонкую нить. Такие нити уже окружали меня со всех сторон, образуя плотное темное плетение. Вверху показался просвет, и я вскоре оказался на огромном шершавом поле, которое, извиваясь и подбрасывая меня, успокаивалось и становилось все глаже и однороднее. Вдали показалась какая-то блестящая громада, которая, уменьшаясь в размерах, устремилась ко мне со скоростью курьерского поезда. Так ведь это же стакан, пронеслось в моей голове до того, как я потерял сознание. Возможно, это произошло от недостатка кислорода, который там, в микромире, я не почувствовал. Не знаю, долго ли продолжалось это состояние, в котором я и предстал перед вами.

— Теперь представьте себе и мое изумление, — закончил свой рассказ Джон, — когда я зашел в эту комнату и увидел заплаканную дочь в компании с незнакомым человеком.

Некоторое время мы с Кэррол молчали, оглушенные информацией. Впервые человек нанес визит в неизведанный микромир и в прямом смысле слова держал в руках атом. Если в будущем такие путешествия станут безопасными и рутинными, можно только предполагать, какой скачок совершит наука и насколько изменится вся наша жизнь.

В свой офис я попал лишь в одиннадцать, кое-как подготовил доклад и отдал его секретарю. Все происшедшее со мной утром казалось нелепым, хотя и удивительным, сном. Словно во всей этой истории участвовал не я, а кто-то другой. Коллеги ходили вокруг меня, что-то говоря, быть может, и мне. Приехавший потом шеф сыпал какими-то фразами, постукивая пальцем по моему столу. Помню, я молча слушал его, не вслушиваясь в смысл его слов, потом зашел за отпечатанным докладом, сунул его шефу и после этого уже окончательно отключился от окружающей действительности.

Ровно в пять, сделав над собой усилие и завершив кое-какие свои дела, я вышел из офиса, свернул за угол и зашел в кафе "Менестрель", приютившееся на первом этаже театра марионеток. Удачно расположенное в театральном центре, кафе по вечерам собирало под своей крышей артистов, музыкантов, поэтов и всевозможных их почитателей. После вечерних спектаклей здесь всегда было шумно, разгорались споры, звучала музыка и раздавался звон бокалов. Все это окутывал тонкий слой дыма, стелившийся на уровне человеческого роста, и это располагало к расслаблению и отдыху. На улице по-прежнему разгуливал злой ноябрьский ветер, поднимавший с газонов опавшие листья и бросавший их в лица прохожих, а здесь было тепло и уютно.

До конца спектаклей еще оставалось несколько минут, поэтому вечернего наплыва посетителей еще не было, и я сразу нашел свободный столик у окна вблизи оркестра. Только сейчас я почувствовал волчий голод. Бифштекс с кровью, рюмка коньяку, чашка кофе с завершающей все это изобилие сигаретой, — и жизнь вновь стала прекрасной и удивительной. Вернее было бы сказать, удивительной и уже потом прекрасной. Набрав телефон Ларсенов, я услышал на том конце бодрое щебетание Кэррол и окончательно успокоился. Похоже, настроение у нее было хорошее, в отличие от сегодняшнего утра, и она была рада моему звонку.

— Как дела, Кэррол?

Из трубки донеслось, что все великолепно, они ждут меня к обеду и все такое.

Через некоторое время я опять сидел у камина среди моих новых друзей и потягивал крепкий кофе. После утренних событий прошло несколько часов, а мне, однако, показалось, что я не был здесь целую вечность.

— Ты о "коллапсе" никому не говорил? — спросил я у Джона.

— Нет, о нем знаем только мы. Знаешь, после последнего эксперимента я понял, что он может стать опасным оружием, если им завладеет кто-нибудь с нечистыми руками. Я был страшно одинок со своей тайной, и мне все равно надо было кому-нибудь довериться. Ты показался мне парнем что надо, и я поверил и рассказал тебе о "коллапсе".

— И еще, — продолжил он, понизив голос, — ты должен знать, что я болен, и болен серьезно. Прошу тебя, Кэррол не должна этого знать, по крайней мере, пока. Понимаешь, она рано потеряла мать, ей нелегко пришлось в этой жизни, поэтому прошу, не говори ей об этом, пусть пока останется в неведении. Врачи отпустили мне от силы полгода. Ты видишь, работа моя на полпути и я не имею права не завершить ее. Поэтому я бы хотел передать тебе основные результаты, касающиеся "коллапса". Возьми вот это.

С этими словами Джон выдвинул ящик письменного стола и протянул мне толстую основательно потрепанную тетрадь в коленкоровом переплете. Потом Кэррол принесла еще кофе, и мы принялись болтать на отвлеченные темы, потягивая этот волшебный напиток.

Дома я лишь приоткрыл тетрадь, которую дал мне Джон, но так ничего и не понял с первого наскока. Мне было жаль, что не был биофизиком. К тому же мои мозги, казалось, были безнадежно притуплены работой в офисе. Однако в следующие несколько вечеров я все-таки предпринял попытки восстановить извилины своего мозга с помощью различных справочников и энциклопедий. Такие занятия стоили мне головной боли, но мне все-таки удалось понять и разместить в остатках своего серого вещества такие понятия как солитон, экситон, полярон, мембраны, белки и многие другие, о существовании которых до сих пор не знал. Лишь после такого насилия над своим организмом я смог наконец засесть за тетрадь в коленкоровом переплете.

Насколько я понял из прочитанного, оказалось, что "коллапс", синтезированный Джоном, действовал на все растительные и животные организмы аналогично действия на человека микроэлементов и витаминов. Но мы, глотая витамины, не растем и тем более не сокращаемся в размерах. "Коллапс" же приводит к каталитически быстрому и обратимому изменению размеров любого тела в большом диапазоне.

Записи в тетради были сделаны четко и аккуратно, как если бы Джон делал их не для себя, а для кого-то другого. Последние два листа были заполнены мелкими неровными записями и местами были залиты какими-то растворами, однако, они были аккуратно переписаны на следующих страницах с некоторыми комментариями и выводами. На обложке тетради было крупно выведено: "Что может человек?". После записей результатов экспериментов с кошкой и голубем на отдельной странице размашисто написано: "Человек может все!!!". Нет, подумал я, человек все-таки не все может. Например, не может победить некоторые болезни, и сам Джон являлся тому примером. Но каждое открытие в науке — шаг в решении этих проблем, хотя шаги такие бывают разными. "Коллапс" же, как мне казалось, в этом смысле будет громадным шагом в избавлении человечества от всяческих болезней и других напастей. Посмотрим, посмотрим. Главное, чтобы это открытие не попало в нечистоплотные руки.

Когда-то и я достаточно успешно занимался наукой, но, однажды разуверившись, что все открытия совершаются во благо людей, постепенно отошел от нее и занялся своим настоящим бизнесом. А начиналось все так многообещающе. Я откинулся в кресле, прикрыл глаза, и передо мной вновь пронеслась череда событий давно минувших лет.

В ту пору, когда я всерьез увлекся изучением загадок человеческого мозга, мне было лет шестнадцать. Огромные возможности к адаптации мозга в экстремальных ситуациях, его поистине неисчерпаемые резервы и многое, многое другое. — все это таило немало загадок и было поистине завораживающим. Например, в мозгу было обнаружено несколько биоритмов, причем частота одного из них, альфа-ритма, совпадала с частотой пульсаций магнитного поля Земли. В одном из экспериментов я решил попытаться усилить влияние этого магнитного поля, облучая мозг дополнительным магнитным полем необходимой частоты и амплитуды. И ведь действительно что-то получилось в результате этих первых экспериментов.

Знаний в ту пору у меня было маловато, поэтому приходилось действовать почти вслепую. Вооружившись некоторыми азами электроники, из старенького лампового приемника я собрал некое подобие инфразвукового релаксационного генератора. К нему я подключил пару электромагнитов, укрепленных на голове, включил питание и принялся крутить ручки регулировки частоты и амплитуды генератора.

Сначала ничего не произошло. Потом послышалась какая-то песенка. Я понял, что это поет моя сестра, укладывая в своей спальне спать свою куклу, и был страшно удивлен этому факту, поскольку до ее комнаты было не менее сорока футов и нас разделяли несколько других комнат. По мере того, как я настраивал свой генератор, голос сестры звучал все ближе и ближе, пока, наконец, не переместился в центр головы. Я немного изменил частоту генератора и добавил ток в электромагниты. Пение сестры сменилось звуком мерно капавшей воды. Перед моим взором словно возник большой экран, на котором появились странные иероглифы, которые постепенно складывались в отдельные столбцы. Мгновение, и столбцы стали передвигаться по экрану справа налево. Это продолжалось в течение нескольких минут. Когда передо мной проплыли все столбцы, весь экран заполнил подрагивающий розовый круг. Стены комнаты словно растворились, и я почувствовал какую-то упоительную не передаваемую словами свободу.

Я выполнял сложнейшие операции с многозначными числами, доказывал до сих пор не имевшую решения теорему, с легкостью оперировал элементами теории поля и, наконец, рассчитывал гравитационный двигатель. И все это было в высшей степени легко и приятно.

Круг, запульсировав, пропал так же внезапно, как и появился. Теперь я оказался на дне большого темного колодца с видневшимся в вышине кусочком неба. Небо надо мной потемнело, и на нем появились первые звезды. Потом они стали увеличиваться, и вскоре всю площадь отверстия занимала одна из них, освещая стены колодца мягким матовым светом. Звезда все увеличивалась и увеличивалась, а ее свет становился все ярче. В следующее мгновение я понял, что это не звезда, а какая-то планета, а колодец был не колодец, а космический корабль, совершавший на нее посадку. Поверхность планеты приблизилась настолько, что на ней уже можно было различить очертания материков, моря, омывающие их, и белую снежную шапку на одном из полюсов. Потом мой корабль настолько приблизился к поверхности этой планеты, что я мог уже видеть большую группу людей, собравшихся на окраине города необычайной красоты. Их взор был устремлен на меня, они махали руками и что-то кричали. Но тут раздался какой-то щелчок, и все пришло в обратное движение. Всё стремительно стало удаляться — люди, города, континенты, планета, звезды, — стены колодца потемнели и сжались. Передо мной вновь мелькнул розовый круг, и вот я опять сижу в своей комнате и белыми от напряжения пальцами сжимаю ручку прибора, стоящую на нулевой отметке.

Некоторое время я неподвижно сидел, осмысливая увиденное, которое казалось наваждением. Я спрашивал себя, было ли это плодом моего разыгравшегося воображения или я на самом деле достиг удивительных возможностей своего сознания, и мой мозг оказался способным связать два мира, разделенных, возможно, расстоянием в миллионы или миллиарды световых лет. Я ощутил жгучее желание вновь оказаться в том мире, в который я недавно чуть не попал и столь внезапно покинул.

Прежней настройки генератора я не помнил, поэтому, поправив на голове электромагниты и повернув ручки регулировки генератора до отказа, я откинулся в кресле и прикрыл глаза.

Сноп света самой невероятной гаммы, полыхая и переливаясь, ворвался в мою черепную коробку. Я был в том же колодце, озаренным световыми всполохами. Колодец медленно расширялся, и свет в нем мерк. Вверху наступал рассвет. Неведомая сила медленно поднимала меня вверх к зияющему отверстию. Колодец кончился, но я продолжал свое движение и вскоре взмыл над круглым темным отверстием. Передо мной предстал совершенно фантастический мир, расстилавшийся вокруг! Огненные столбы немыслимых красок устремлялись вверх и терялись среди звезд. Между этими столбами беззвучно гуляли светящиеся смерчики, которые огибали их и тоже уносились вверх. Все пространство вокруг меня было заполнено огненными всполохами. Отверстие колодца, из которого я недавно вылетел, темнело далеко внизу, контрастируя с открывшейся мне прекрасной и немного страшноватой картиной. Со все возрастающей скоростью я стремительно заскользил вдоль огненных столбов. Столбы стали расходиться в стороны, и вот я уже с огромной скоростью лечу вдоль одного из них. Яркость теперь уже казавшегося хрустальным столба значительно уменьшилась, и он изредка пронизывался мерцающим голубым светом. Теперь я видел, что окружен мириадами звезд. Они непрерывно меняли свое положение, что свидетельствовало об огромной скорости, с которой я несся в пространстве вдоль столба. Вот и он, сверкнув своим торцом, кончился и скрылся в темноте, я же, не ощущая времени, все летел, рассекая пространство.

В черном космосе возникла и вспухла голубая звезда. Она увеличилась и отлетела в сторону, давая мне дорогу к одной из четырех своих планет. Это была та самая розовая планета, которую я видел в первый раз. Но на этот раз я был не сторонним наблюдателем, находящимся в колодце, а совершал посадку на ее поверхность. Я прошел редкие облака над поверхностью планеты, и стали явственно различимы леса и горы розовой планеты. Через несколько мгновений я заметил, как над ровной поверхностью морского залива в направлении к городу бесшумно плыл летательный аппарат причудливой конструкции… В этот момент сильный удар пронзил мое тело, и я оказался на полу своей комнаты среди дымящихся проводов и частей конструкции прибора.

На шум прибежал встревоженный отец, который освободил меня от проводов и отвез меня в клинику. У меня было что-то вроде нервного шока или паралича. Через пару дней это, правда, прошло, и я благополучно вернулся домой, но я еще долго не мог отойти после этих экспериментов. Все, кому я пытался рассказать о своих удивительных путешествиях, молча качали головой и прятали холодные усмешки.

Прошел год или что-то около этого. Мы сидели компанией на берегу канала и праздновали победу своей бейсбольной команды в маленьком открытом кафе. Выпив пива и вновь пережив сегодняшний матч, я вновь предпринял попытку поделиться с друзьями впечатлениями о своих путешествиях, но вновь начались кривые ухмылочки и все такое прочее. Помню, я сказал им пару крепких слов и пересел за соседний столик. Ко мне подсел один тип, который прислушивался к болтовне нашей компании. И я, почувствовав в нем благодарного слушателя, в очередной раз пересказал ему свою историю. Широко открыв глаза, тот выслушал все и, когда мы с ним попрощались, попросил собрать ему такой прибор. Я собрал ему генератор размером с пачку сигарет, который был уже не на лампах, а на транзисторах. Специальная модуляция позволяла обходиться от электромагнитов на голове, поэтому этот прибор мог работать дистанционно. А еще через неделю на моем столе лежала пачка зелененьких, а этот тип стоял рядом и говорил, что при помощи моего прибора он сделал одно открытие, которое у него с руками оторвали чернопогонники. Теперь можно смотреть сквозь стены, говорил он, и знать, что делается в любой точке планеты. Вот так. Менять что-либо было поздно. Потом я часто ловил себя на мысли, что сейчас, возможно, и за мной следит всевидящее око, вооруженное моим прибором. С тех пор я и завязал с экспериментами.

Но сейчас совершенно другая ситуация. Я отошел от канцелярской рутины и ставлю опыты в лаборатории вместе с Джоном. Мы сыпем "коллапс" на все, что попадается под руку, чтобы потом ошарашено взирать на результат. Первое волнение постепенно улеглось и было заменено планомерным изучением препарата.

Мы запихивали мышку в пластиковый пакет и сыпали сверху порошок. Пакет исчезал, оставляя мышку в изумленном одиночестве. А если пакет запаять, то он отправлялся в микромир вместе со своей начинкой, откуда и возвращался невредимым через некоторое время. Для этих целей мы потом стали использовать полиэтиленовый кубик, который через определенное время мог разгерметизироваться. Если он открывался в "мертвой" точке своего коллапсирования, мышка через несколько минут неизбежно гибла от недостатка кислорода. Стоило нам сократить время пребывания кубика в микромире, он благополучно возвращался в точку отправления вместе с вложенным в него зверьем. Один раз мы отправили в стол кубик сразу с двумя мышами. Через положенное время он вернулся с прогулки лишь с одной в конец обеспокоенной мышкой. Должно быть в пути они немного повздорили, одна из них вышла на первой же остановке там, в столе, и теперь, вероятно, слоняется среди атомов, кляня судьбу на чем свет стоит. Потом в стол полетел куб, начиненный кинокамерой и соответствующей автоматикой. Через некоторое время мы с Джоном, удобно устроившись в креслах, наслаждались ароматным кофе и любовались красотами микромира, о котором я столько слышал от Джона. Отработка бросков в мир атомов и электронов продолжалась еще несколько дней. Это занятие увлекало, словно чтение хорошего детектива. К этому времени куб уже представлял собой биохимическую микролабораторию, оснащенную миниатюрным бортовым компьютером. С этого момента появилась возможность в строго определенное время добавлять дозированное количество ингибитора, и тогда куб замирал, покачиваясь, у интересующего нас атома или молекулы. А потом процесс коллапсирования можно было продолжать.

Последние дни мы безвылазно торчали в кабинете Джона, которая была переоборудована в лабораторию, лишь изредка покидая ее для забрасывания в топку наших организмов минимального количества калорий. Спасибо Кэррол, которая поддерживала этот не тухнущий огонь, иногда насильно извлекая нас с Джоном из лаборатории и увлекая в гостиную.

Пришло время, и мы решили наконец изготовить большой аппарат. Эскизы предполагаемой машины рождались прямо на лабораторном столе. Аппарат должен стать прототипом абсолютно автономного космического корабля с системой полного обеспечения жизнедеятельности его экипажа.

Мы распродали все ценные бумаги, очистили свои банковские счета и взяли солидную ссуду в другом банке. Не спрашивайте, чего это нам стоило, но спустя несколько недель в дом были доставлены детали корабля, заказанные и изготовленные в различных фирмах. Еще неделя ушла на сборку аппарата.

Я часто с восхищением смотрел на наше детище. Сверкающий новыми деталями корабль представлял собой шар диаметром свыше десяти футов с двухслойным корпусом из прозрачного электропроводящего сверхкрепкого пластика, который мы так и стали называть- Шар. Сердцем аппарата служил мощный интеллектуальный компьютер последнего поколения, управлявший миниатюрной биохимической лабораторией и настроенный на наши голоса. В корабле был также предусмотрен небольшой камбуз, сектор релаксации и ниша под настилом с тремя скафандрами. Для маневрирования в пространстве Шар был оборудован небольшими реактивными устройствами, работа которых основана на способности молекул воздуха или другого газа расширяться под действии "коллапса". Эти двигатели также управлялись бортовым компьютером, практически не потребляло энергии и делало Шар исключительно мобильным. В конечном счете, электроэнергия требовалась для световодных узконаправленных прожекторов, расположенных по всему диаметру аппарата, однако позже для этих и других целей мы и здесь заставили работать "коллапс".

Несколько дней корабль заряжался "коллапсом", другими инградиентами, продуктами, различным снаряжением, а его аккумуляторы заряжались электроэнергией. Наконец настал день, когда полностью готовый аппарат стоял на специальной площадке между кустами терновника, сверкая на солнце и ожидая своих создателей. Оставалось лишь войти в него, захлопнуть входной люк и дать команду "вперед".

Как ни велико было наше желание тотчас же отправиться в путешествие, мы с трудом подавили его, понимая, что нам необходима была небольшая релаксация. И на следующий день, быстро собравшись, мы оставляем за спиной все свои заботы, городские суету и смог и катим на моем "фольцвагене" в направлении Лэйктауна.

Увы, отдыха не получилось. Когда мы в первый день погуляли, поплавали в голубой воде и немного закусили, Кэррол была искренне удивлена, когда после полудня мы с Джоном не сговариваясь молча собрали вещи, и я завел мотор.

— Первый прыжок сделаю я, — сказал Джон, вылезая из машины и устремляясь из гаража в дом, — а вы будите стоять и махать мне платочком. И не спорьте со мной.

Улыбка на его лице пропала, и он сразу стал предельно серьезным, стоило ему войти в аппарат. Возможно, в это время он сравнивал себя с мышкой в пластиковом пакете, а может быть почувствовал всю серьезность момента перед полетом в микромир. Не знаю. Потом он махнул нам рукой, напряженно улыбнулся и, судя по движению губ, что-то сказал. Я привык к процессу коллапсирования, который был нами отработан до мелочей, однако, я наблюдал старт корабля с также плохо скрываемым волнением. Кэррол стояла рядом, напряженно вцепившись руками в разделяющую нас стойку, и неотрывно смотрела на отца; по ее телу прошла небольшая дрожь. Тогда я взял ее руку в свою и немного сжал.

У нас на глазах претворялась наша мечта.

Сначала нерешительно, словно раздумывая и пробуя силы, аппарат дрогнул и стал медленно сокращаться в размерах. Джон, сосредоточенно смотревший на приборную панель и вращавший какую-то ручку, тоже уменьшался вместе с аппаратом. В какой-то момент пластиковая обшивка корабля подернулась дымкой, раздался слабый хлопок, словно ударили ладонью по поверхности воды, и Шар исчез…

Мы еще смотрели некоторое время на то место, где только что стоял аппарат, туда, где сохранились следы его опор. Стало холодать, но мы рука об руку стояли, не решались двинуться с места.

Неисповедимы все же пути господни. Совсем недавно я жил своей замкнутой жизнью, наполненной своими маленькими интересами и удовольствиями, исправно ходил на службу. Жизнь, казалось, состояла из достижения вполне конкретных целей: карьера, деньги, машина, дом. Оказалось, что этого не достичь в одночасье и к этому можно лишь стремиться. И я увлекся модными тогда ученьями — йогой, аутотреннингом, — занялся спортом, стал ходить по битому стеклу и раскаленным углям, без экипировки неделями бродил вдали от цивилизации, питаясь подножным кормом. Такое подчинение тела душе тогда называлось "Загнать дьявола в ад". Однажды в горах утром я проснулся и с трудом поднялся с холодной земли, отдирая примерзшую одежду, превратившуюся в лохмотья. Преодолев затем двадцать миль бездорожья, я свалился без чувств у дома одного фермера. В течение недели его семья откармливала и отпаивала меня теплым молоком. Только тогда я понял, что дьявола в ад загнать можно, но и это не дает полной власти над телом. Надо не своего конкретного дьявола загонять в его конкретный ад, а одного общего дьявола в общий ад. А чтобы он оттуда носа не смог высунуть. Надо было это сделать нам всем вместе.

Люди сейчас разобщены, как частицы эмульсии в банке, и живут каждый сам по себе. Иногда частицы этой эмульсии на время собираются вместе для решения общих задач, — война, голод, эпидемии, — но после этого эти конгломераты распадаются вновь. Время от времени в банке спонтанно образуются небольшие скопления, которые, однако, тотчас же выпадают на дно: эмульсионная среда не терпит больших кусков и отторгает их.

Стоя сейчас рядом с Кэррол, я понял, что "коллапс", возможно, и будет тем катализатором, который, будучи добавленным в такую банку жизни, смог бы объединить до сих пор необъединяемое. У этого красноватого порошка виделось блестящее будущее. В перспективе для него не будет невозможными освоение глубокого космоса, микромира, с его помощью можно будет создавать другие, еще более удивительные формы материи. Он помог бы синтезировать все, начиная от самого необходимого, например, пищи в достаточном количестве, и кончая лекарствами от неизлечимых пока болезней. "Коллапс" позволил бы получить море сверхдешевой энергии и еще многое, многое другое.

Однако, сегодняшний мир контрастен и не совершенен. Он еще не готов к принятию "коллапса" себе во благо, поскольку понятие блага для всех разное. Сейчас трудно представить себе последствие свободного посева по миру "коллапса". Скорее всего его нечистоплотное применение может оказаться пострашнее ядерной войны. И уже не потребуется концентрационных лагерей: всех людей можно будет поместить в небольшой предмет размером с булавку. И закалывать им галстук...

Это не должно случиться ни при каких обстоятельствах, поэтому тайна о свалившемся на нас чудесном порошке будет храниться за семью замками. Я никогда не обольщался по поводу своих достоинств, и дело тут даже не в самолюбии, которым я, кстати, не обделен, но все-таки здорово, что Джон доверил эту тайну именно мне.

Вновь раздался знакомый уже нам хлопок, и перед нами, окончательно продрогшими на осеннем ветру, из небытия сконцентрировался наш аппарат с улыбающимся Джоном внутри. Шар распух до нормальных размеров и выпустил из себя Джона. (Как, кстати, нам следовало бы себя называть, астронавтами, микронавтами или как-то иначе, этим вопросом мы тогда не задавались. Не задумывались мы об этом и позже.) Вскоре мы сидели у пылавшего камина за чашечкой кофе, постепенно согревались и слушали рассказ Джона о его первом настоящем путешествии в микромир. Потом пленка, снятая во время этого путешествия, будет проявлена и останется свидетельством первого управляемого полета человека в микромир.

Утро следующего дня выдалось на редкость, для этого времени года, солнечным и тихим. Ночью над городом пронеслись тучи, сбросившие на него заряды мокрого снега, поэтому крыши и тротуары блестели, высыхая под лучами солнца. В тенистых местах между деревьями стлались последние обрывки утреннего тумана, стекая струями в низины и образуя там белесые лужицы.

— Принес? — вместо приветствия спросил меня Джон, едва я переступил порог дома Ларсенов.

Я вынул из кармана и подал ему коробочку из-под запонок с небольшим кусочком золота, который оставался с времен увлечения мной наукой, а конкретно биосенсорами. Кэррол уже отнесла в Шар корзине с сэндвичами и, со свойственной ей женским усердием, наводила в нем порядок. Джон положил кусочек золота на платформу возле Шара, и мы тоже вошли внутрь.

Мы с Джоном заняли кресла перед пультом управления, а Кэррол пристроилась на боковую (если это определение подходит для случая шарообразной формы аппарата) скамейку. Сидя рядом с ним, я интуитивно почувствовал внутреннее напряжение своего друга, которое постепенно передалось и мне. Ведь я отлично помнил все рассказы Джона о его бросках в микромир, но совсем другое дело увидеть все это самому.

— Вперед, — громко произнес, скорее всего себе, Джон, нажимая на пульте кнопку старта.

Входной люк с небольшим шипением загерметизировался, и компьютер включил систему регенерации воздуха. Шар дрогнул, и все окружавшие его предметы стали увеличиваться, устремляясь в стороны и вверх.

— Стоп, — приказал Джон, когда Шар вместе с нами сократился до размера крупной вишни.

Наша вишня, повинуясь приказу, поднялась над платформой, казавшейся теперь бесконечным бугристым полем, подлетела к оставленному нами кусочку золота и плавно опустилась на него.

— Вперед, прозвучал новый приказ, и мы оказались в темном гроте. — Ну вот мы и внутри золота, — заметил Джон, замедляя коллапсирование аппарата и включая внешнее освещение.

Мы с Кэррол сидели и, не отрываясь, смотрели на разворачивающуюся за оболочкой Шара фантастические картины, а Джон, как опытный штурман, положа руки на пульт управления, следил за приборами и, изредка бросая на нас взгляд, пытался угадать по нашим лицам, нравится ли нам наше путешествие. Нам оно определенно нравилось, несмотря на всю необычность обстановки.

Тем временем стенки грота раздвинулись и посветлели. Они уже не казались монолитными, как несколько минут назад, а превратились в рой маленьких, больших кусков и даже глыб, которые хаотично разлетались от нас в разные стороны. К одному из таких кусков и пристал Шар. Кусок золота увеличивался, увеличивался, и вскоре мы уже углублялись в него вместе со всеми нашими пожитками. По мере углубления стенки куска как будто растворялись, и вот они уже предстали перед нами в виде сетки, сотканной их стройных рядов пульсирующих клубков неопределенного цвета.

— Любой металл состоит из решетки атомов, погруженной в "электронную жидкость", — решил просветить нас Джон, когда аппарат входил в пространство между этими клубками. -Это можно сравнить с кубиком из спичек, края которых скреплены пластилиновыми шариками. Если теперь все это поместить в воду, то шарики будут аналогами атомов металла, а вода — аналогом "жидкости" или "газа" электронов этих атомов. Мы сейчас находимся между атомами золота, поэтому нас должен пронизывать поток таких электронов. Но мы-то ушлые и сделали оболочку проводящей, вот она и экранирует нас от этой напасти.

Джон продолжал свой ликбез в том же духе, следя за процессом коллапсирования. Тем временем Шар, как бы совершая посадку на астероид, прилип к одному из атомов-клубков. Атом увеличивался и вскоре стал размером с многоэтажный дом. При таких масштабах электроны, вращающиеся вокруг ядра атома, должны бы сейчас быть величиной с мелкую монетку. Однако скорость вращения таких электронов столь велика, что они были как бы размытыми в пространстве, образуя подобие некого тумана вокруг ядра атома золота.

Джон приостановил коллапсирование, дав нам возможность понаблюдать динамичную и фантастическую картину, разворачивающуюся за, казалось, тонкой оболочкой нашего Шара. Наш атом с приставшим к нему кораблем окружали другие атомы со своими электронами. Все это находилось в хаотическом движении, но до столкновений атомов-домов дело, видимо, не доходило. Иногда между атомами проносились светящиеся кометы неизвестной природы. Если такая комета падала иногда на поверхность какого-нибудь атома, тот ее проглатывал, и его после этого долго трясло, словно в лихорадке. Амплитуда колебаний такого атома возрастала настолько, что он мог поделиться появившейся излишней энергией с одним или несколькими ближайшими соседями. В недрах "нашего" атома тоже начинали пробуждаться какие-то процессы, возможно, вследствие посадки на него нашего корабля. По поверхности атома поплыли волны с гладкими гребнями, которые сталкивались, образуя еще большие волны. Шар то погружался наполовину в оболочку атома, то его выталкивало оттуда, словно пробку. Было ощущение плавания в утлой лодчонке по неспокойной поверхности океана.

Постепенно мы освоились в непривычной обстановке. Кэррол настолько адаптировалась к новому дому и окружающему его миру, что, похлопотав в камбузе, вынесла оттуда тарелку с сэндвичами и кофейник с дымящимся свежим кофе. Лишь сейчас мы почувствовали страшный голод, поэтому бросили все дела и принялись уминать вкусную еду. Представьте себе премиленькую картинку, которая маловероятна и для обычного сна: мерно покачиваясь на волнах золотого атома, мы весело ведем светскую беседу о разной ерунде, поглощая при этом сэндвичи.

Покончив с чревоугодием, мы повернули корабль в обратный путь, и все пришло в обратное движение. Качка сразу же ослабла и постепенно прекратилась. Атомы и их скопления стали уменьшаться в размерах и, казалось, обрушились на нас. Однако, за дело взялся умный компьютер, который уверенно повел наш корабль среди вмиг разбушевавшейся природы, мастерски обходя завалы и россыпи атомов золота. А атомы стали уже неразличимыми и стали занимать отведенное им места в огромных решетчатых конструкциях Потом и эти сверхрешетки превратились в кристаллические обломки.

В этот момент Джон хитро посмотрел на нас и произнес:

— И под занавес небольшой сюрприз. Только для этого нам придется облачиться в скафандры. Кэррол на всякий случай останется здесь, а мы с тобой слетаем вон за той крошкой.

И Джон указал на небольшой кристаллик, медленно проплывавший мимо корабля.

Мы влезли в скафандры, к которым были прикреплены мотки тонкого но прочного страховочного троса и двадцатизарядные пневматические пистолеты. Джон дал команду на открытие входного люка, и воздух с тихим шипением устремился из корабля.

За пределами корабля нас ждала невесомость, поэтому, прикрепив страховочные концы к входному люку, мы выплыли из Шара наружу, однако, сразу начали притягиваться к обшивки корабля. И пристали бы к нему, если бы не пистолеты. Один короткий выстрел, и мы поплыли прочь от корабля, по мере удаления равномерно разматывая трос. Когда трос был полностью размотан, притяжение корабля почти не ощущалось. Однако, полная свобода длилась не долго, и мы чуть не были похищены проплывавшим мимо нам большим золотым айсбергом. И он утащил бы нас, если бы не страховка. В этой борьбе наш Шар одержал победу, и мы поплыли к облюбованному нами кристаллу. Джон поймал его и укрепил на поясе своего скафандра. Полетав еще несколько минут и полюбовавшись видом золотых гротов и трещин, мы вернулись на корабль к уже встревоженной Кэррол.

Джон нажал еще одну кнопку на приборной доске, и компьютер задраил входной люк, наполнил кабину воздухом и после проверки всех параметров продолжил коллапсирование.

К кораблю стало подплывать все большее число кристаллов золота, но, не успев коснуться оболочки Шара, они сжимались, из них формировались большие куски, которые потом ждала та же участь. Мы же теперь с большим спокойствием наблюдали за этими превращениями, стягивая скафандры и уничтожая остатки сэндвичей. В это время Шар выплыл из ставшего теперь небольшим кусочка золота, вырос до нормального размера, плавно приземлился на стартовой площадке и замер.

Все было на удивление буднично. Совсем недавно мы качались на ядре атома золота, парили, будто в космосе, внутри кусочка золота, даже привезли с собой кристалл золота, который Джон убрал потом в сейф. Буднично и в то же время в высшей степени чудесно и необычно. По-видимому, скоро человек вот так же сможет беспрепятственно пронзать микромир и макромир, исследуя и совершенствуя их. В них будут трудиться мириады микророботов, которые смогут постоянно контролировать каждую клеточку этих миров. В их сверхкомпьютеры будет заложена полная информация обо всех известных вирусах и модифицированных генах, поэтому они смогут при необходимости подлечивать эти клетки обычной и лазерной терапией. Человек сможет в известной степени стать бессмертным, а его возможности станут поистине безграничными. А пока… Пока же жизнь несовершенна и полна порой бессмысленной борьбы. В этом я еще раз убедился после последовавшего вскоре трагического события, которое никто из нас, Кроме Джона, не ожидал.

После нашего путешествия в золотой кусочек прошло около двух месяцев. Я чаще сталь разъезжать по делам своей фирмы и рже видеться с моими новыми друзьями. Но всякий раз, когда я возвращался из командировок домой, я обязательно приходил в дом Ларсенов, и мы отправлялись в очередное путешествие в Шаре. Как-то раз мы подключила к полупроводниковому диоду батарейку, на Шаре залетели в него и принялись заключать пари на скачке электронов. В другой раз мы забрались в чашку с кофе и наблюдали, как в нем растворяется кусочек сахара. Кусочек сахара распался на длинные молекулы, которые были атакованы молекулами воды и растащены ими в разные стороны. Кофе был горячий; молекулы сахара, облаченные в одежду более маленьких молекул воды, дергались и сновали во все стороны, словно пчелы в потревоженном улье. Единственное, о чем мы жалели, так это то, мы не могли пока никому рассказать ни о Шаре, ни об удивительных результатах, полученных с его помощью.

Однажды я пребывал в Сан-Клууз, где наша фирма покупала обанкротившееся предприятие по утилизации пластиковых упаковок и контейнеров. Дело в том, что в мире накоплены гигантские запасы такого пластика, поэтому его переработка представляла собой очень важную задачу. Тогда я подумал, что было бы круто послать отслуживший свой срок пластик к праотцам, вернее в какой-нибудь тот же пластиковый микромир, — и проблеме конец. В отель я вернулся, как обычно, поздно и сразу же залез в душ. Телефон как будто только того и ждал и неистово зазвонил в самое неподходящее время. Шлепая мокрыми ногами по постеленному на полу паласу, я подошел к нему и взял трубку.

— Стив, дорогой, — раздался в ней взволнованный голос Кэррол, — если сможешь, приезжай поскорее.

— Что случилось, Кэррол? И как ты меня нашла?

— Сейчас это не столь важно… Понимаешь, отец в клинике и, похоже, это серьезно.

— Завтра вылетаю. И, пожалуйста, не переживай, все обойдется, — успокаивал я ее, еще не зная обстоятельств этого дела.

Утром, наскоро завершив дела (возможно даже с некоторым ущербом для своей фирме), я ближайшим рейсом вылетел домой. В аэропорту меня дожидался мой "фольцваген", я сел в него, дал полный газ и поехал к дому Ларсенов.

— Позавчера отцу стало плохо, — тихо говорила Кэррол на пути к загородной больнице. В ее покрасневших от бессонницы глазах стояли слезы. — С ним такое и раньше случалось, но в этот раз у него начались такие сильные приступы, что пришлось отвезти его в клинику. Что же теперь будет..?

Она не выдержала и вновь разрыдалась. Одной рукой управляя машиной, я положил вторую ей на плечо, стараясь успокоить. Так мы ехали до самой клиники.

Там нас стразу провели к Джону, предупредив, что мистер очень плох и что долго у него задерживаться не следует.

— Привет, дружище! Как ты, — бодро сказал я, переступив порог его палаты.

— Рад видеть тебя, Стив, — он вовсю старался выглядеть лучше, но это давалось ему с большим трудом. Дочери же он показал глазами: -Кэррол, возьми, пожалуйста, вот в этой тумбочке кассету и передай ее Стиву.

И тут я понял, что Джон был совсем плох, как он ни старался скрыть это. Я вертел в руках кассету и ждал продолжения. После долгой паузы Джон произнес:

— На кассету я наговорил то, что пока не успел записать в журнал. Последние данные…

— Хорошо, Джон, не беспокойся, я постараюсь все обработать. И не смей раскисать, мы еще повоюем.

— Все гораздо сложнее, чем я думал, Стив. Долго мне теперь не протянуть. А теперь идите.

И, сказав еще несколько слов Кэррол, он прикрыл глаза и замолчал.

Через три дня Джон был уже выписан из клиники, и его привезли домой. Мы с Кэрри понимали, почему его отпустили так рано: свеча догорала, и огарочек вот-вот погаснет. И пусть это случится дома.

Где же ты, черт побери, счастливое и благополучное время, которое обещает нам "коллапс"? Препарат будущего, создателю которого суждено угаснуть у нас на глазах… Где ты?

А может… Я стрелой взлетел вверх по лестнице и уже тихо вошел в комнату, где лежал Джон.

— Шар… Джон, наш Шар поможет тебе! Давай попробуем. Я, конечно, не врач и до конца не уверен, но чем черт не шутит. Мы не можем сидеть, сложа руки.

В первый момент казалось, что Джон никак не отреагировал на мое шумное появление и предложение. Он молча лежал, глядя в потолок. Так прошло несколько тягостных минут.

Вошла Кэррол, отмерила лекарства из склянки в стакан и подала отцу. Выпив лекарство и еще немного помолчав, он, наконец, промолвил:

— А что, стоит попробовать. Кэрри, позвони, пожалуйста, доктору Дайсону. И пусть она захватит с собой все необходимые инструменты.

— Доктор Дайсон приличный врач и отличный хирург, что называется, от Бога. И потом она друг нашей семьи. Уверен, что она сохранит в тайне все, что увидит здесь.

М-с Дайсон оказалась приятной женщиной средних лет с темными вьющимися волосами. Мы с Кэррол встретили ее и объяснили суть дела. Я рассказал ей о Шаре и обо всем, что с ним было связано. Вначале она слушала все это с широко открытыми от изумления глазами и с недоверием на лице.

— М-с Дайсон, вы, вероятно, в курсе болезни Джона и ее нынешнего обострения, — продолжал я. — Поэтому нам бы хотелось использовать последний шанс и попытаться спасти его с помощью Шара. Конечно, наша просьба может показаться вам странной и лишенной смысла, но, поверьте, иного пути у нас, похоже, нет, и мы хотели бы попытаться использовать этот шанс и, надеемся, что вы в этом поможете нам. И пусть все, что вы здесь увидите, сохранится в тайне.

Прошло немало времени, прежде чем она поняла, что от нее требовалось. Потом она впорхнула в комнату, где лежал Джон, коротко с ним поздоровалась, поставила принесенный с собой кейс на столик у него в изголовье и присела на краешек стула у кровати, всем своим видом показывая, что она человек дела и готова сразу же приступить к своим обязанностям.

М-с Дайсон осмотрела Джона, после чего мы втроем собрались в соседней комнате. Тут она кратко проинструктировала Кэррол, взяла свой кэйс, и мы направились с ней к Шару.

— С богом, — сказал я, когда мы вошли в Шар и входной люк был загерметизирован.

Когда мы устроились в креслах у пульта управления, я нажал кнопку старта. Шар сократился в несколько раз, и мы к дому. М-с Дайсон с изумлением смотрела на проплывающие за оболочкой Шара огромные кусты, ступени и прихожую и шкафы с теряющимися в вышине вершинами, красный ящик на камине с надписью "Мальборо" с торчащими из нее белыми столбами сигарет. Через минуту ее изумление сменилось деловитостью, и мы заскользили над ступенями лестницы в комнату, где лежал Джон. Показалась и стала надвигаться на нас огромная ступня Джона. До этого времени Кэррол дала отцу несколько таблеток снотворного, и к моменту нашего появления он уже спал. Шар заскользил над его телом, казавшимся заросшим лесом, подлетел к тому месту, где была печень, и плавно опустился. Мы были у цели.

Я на миг увидел картину глазами Кэррол, сидевшей у изголовья отца: в комнату влетает шарик размером с теннисный мяч, опускается на тело отца, еще более сжимается и исчезает.

На самом же деле мы не исчезли, а вошли в тело спящего Джона.

Шар, словно кабина лифта, стремительно пронесся сквозь кожу, хаос пронизывающих ее нервных волокон, которые извивались, словно змеи, мимо пульсирующих маленьких и больших труб кровеносных сосудов, по которым с легким шелестом неслись мириады шаров и дисков, составлявших кровь.

М-с Дайсон еще больше успокоилась, и она теперь уже с неподдельным любопытством наблюдала за постоянно меняющейся картиной вокруг Шара. Достигнув печени, Шар заскользил над ее поверхностью, огибая сосуды и соединительные ткани. Когда мы достигли подозрительного, с точки зрения м-с Дайсон, участка, Шар замедлил свой полет и завис над ним.

Мы надели скафандры и, несколько увеличив Шар, спустились на поверхность печени. Ее бугристая поверхность была освещена ярким голубоватым светом корабельных прожекторов. Доктор как заправский альпинист лазила по печени Джона, отсекая от нее скальпелем небольшие кусочки, складывала их в сумку, прикрепленную к поясу, и прижигала прооперированные участки небольшим лазером. Я же нес за ней ее кейс со всеми инструментами и, как мог, ассистировал ей. Когда она обработала таким образом этот участок печени, мы вернулись в Шар и перенеслись на другое место. Там были проделаны аналогичные манипуляции. Так мы облетели и очистили всю печень.

— Внутрь печени идти опасно, — сказала м-с Дайсон, оперируя последний участок. -Для мистера Ларсена, — добавила она. — Боюсь, могут возникнуть проблемы с остановкой внутреннего кровотечения и транспортирование из внутренних областей удаленных участков. Будем, тем не менее, надеяться на благоприятный исход.

Мы вернулись в Шар, и вскоре наш лифт доставил нас на верхний этаж. На этот раз окружающая и проносящаяся мимо нас действительность волновала значительно меньше, — сказывались усталость и нервное истощение. Вскоре мы вышли из тела Джона, вылетели из дома и припарковали корабль на стартовой площадке.

Через несколько дней Джон поправился, заметно повеселел и принялся планировать будущие эксперименты. Однако, мы с Кэррол настояли, чтобы он не думал об этом и оставался в покое еще некоторое время.

Прошел месяц. В один из солнечных майских дней мы собрались на весь уикэнд выбраться на пикничок и поехали на тихий берег горного озера. Журчал впадавший в озеро ручеек, выводили трели пичуги, — в общем все было просто великолепно. Там мы пели, плясали, готовили в мангале барбикю и просто дурачились. А утром следующего дня Джона не стало.

В то утро я проснулся последним и выполз из палатки. Начиналось прекрасное, немного прохладное утро, которое, впрочем, обещало чудесный день. Кэррол склонилась над импровизированным столом и готовила завтрак. В воздухе поплыл аромат душистого чая из полевых трав. Тем временем Джон развел на берегу озера мангал и подбрасывал туда угли. Было видно, что он получает истинное удовольствие от этого занятия.

Внезапно Джон как-то странно стал заваливаться одним боком на мангал. Я вскочил, оттащил его и положил на лежавший рядом чехол от палатки так быстро, что его волосы даже не успели обгореть. Но пульса уже не было. Пока я делал ему искусственное дыхание, Кэррол сбегала в машину за аптечкой с лекарством, которое мы всегда теперь брали с собой. Она набрала в шприц голубоватой жидкости и ввела ее в вену. Мы ждали чуда, но его не было. Кэррол наполнила шприц и ввела новую дозой, но результат был тот же, потом еще и еще одну. Последняя доза была введена уже в труп…

Не спрашивайте меня, скольких сил мне стоило совладать со своим горем от потери друга и одновременно успокаивать Кэррол, которая только что потеряла отца, теперь уже навсегда. Мы уложили Джона на заднее кресло автомобиля, кое-как уложили вещи, и я направил машину в город. Бедная девочка, думал я, бедная несчастная девочка. Мне оставалось только самому держаться, чтобы помочь ей в этом горе.

Мы уже подъезжали к дому, когда я уже знал, что мы будем делать в ближайшее время. Выйдя из машины, я обнял Кэррол за плечи и тихо сказал:

— Кэррол, дорогая, если ты согласишься, мы не будем предавать его земле, он навсегда останется с нами.

И я рассказал ей о своем плане, и она тихо кивнула головой.

В тот памятный день проститься с Джоном пришли все его многочисленные друзья, соседи по дому и коллеги. В последний момент мы незаметно переложили его тело в автомобиль, отогнали его подальше, а в свежевырытую могилу опустили пустой гроб. Завершив последние формальности, мы вернулись в опустевший дом Ларсенов с печальным грузом.

Из сейфа был извлечен кусок золота, из которого я выточил и отполировал небольшую пластинку. В центре ее я поставил едва заметную точку и положил пластинку около Шара. Теперь все было готово для проводов Джона.

Мы с Кэррол внесли в Шар тело Джона и направили корабль точно в центр золотой пластинки. Компьютер повел наш корабль вглубь пластинки, где он и замер между пульсирующими атомами точно посередине. Но это еще не все. Посылаем Шар к центру одного из атомов. Шар завибрировал при прохождении электронной оболочки, однако, вибрация заметно ослабла, когда корабль приблизился к поверхности ядра выбранного нами атома. Шар выпустил опоры и твердо встал на поверхность. Мы с Кэррол одели скафандры и вынесли тело Джона из корабля. Ему скафандр был уже не нужен…

Выбранное нами место отнюдь не была гладкой. Серебристо-матовая, освещенная зеленоватыми и голубыми бликами, она вся была составлена из хаотически расположенных параллелепипедов, пирамид и других многогранников различной формы. В некоторых местах нагромождения таких фигур образовывали возвышения и ложбины фантастических форм. В одну из таких ложбинок мы и положили Джона. Теперь он будет лежать здесь, и мы сможем приходить к нему и завтра и через месяц и через год, и он навсегда останется для нас таким, каким мы его знали.

Я опустил в карман пиджака Джона миниатюрный пеленговый генератор, который всегда выведет наш корабль именно к этому месту. Кэррол положила ему на грудь красную и белую розы и, прощаясь, склонилась над его телом. На грудь отца капали ее слезы…

Я отошел от них и принялся бродить среди хаоса геометрических фигур, стараясь унять наполнявшие меня горестные думы. Что-то хрустнуло под моей ногой. Я наклонился и увидел крошево, в которое превратился один из отростков полупрозрачного кристаллита. Место, где до этого был этот кусочек, как будто изнутри осветился малиновым светом. И тут же защелкал индикатор рентгеновского излучения, прикрепленный к рукаву скафандра. Я отошел на несколько шагов от залитого малиновым светом места, индикатор застучал пореже. Еще через пару шагов он смолк окончательно. Я вернулся на прежнее место, и щелканье возобновилось. Это излучение, выходит, появилось из-за незначительного повреждения кристаллита, поэтому, я сделал вывод, хаос поверхности ядра лишь кажущийся, он поддерживает внутреннее равновесие ядра, всех атомов и, возможно, всей структуры металла.

Мы молча вернулись в корабль, сняли скафандры и отправились в обратный путь. На этот раз дорога домой заняла не более десяти минут. Когда мы подлетели к стартовой площадке, и Шар вырос до прежнего размера, мы вышли из него, держась за руки. Кэррол подняла с земли золотую пластинку, в которой мы недавно оставили Джона, и прижала ее к своей груди.

С того момента эта пластинка лежала в небольшой коробочке на столе кабинета Джона рядом с его портретом, окаймленным траурной лентой. Незримое присутствие Джона в своем кабинете и помогло, по-видимому, Кэррол свыкнуться с его смертью.

Мы же решили больше никогда не расставаться, и через месяц состоялось наше венчание. Это событие мы отметили довольно скромно, только вдвоем, и были счастливы.

Со временем мы начали бывать на концертах, стали устраивать приемы, ездить к друзьям. Кэррол нашла себе занятие по душе и стала давать уроки музыки. Я, как и прежде, занимался делом своей фирмы, стараясь, однако, редко уезжать из дома. Не скрою, бизнес мой развивался более чем успешно. Я уже частенько замещал своего шефа на важных переговорах, решал крупные вопросы и руководил двумя отделами.

Иногда, как правило, это случалось по вечерам, я замечал печаль в глазах Кэррол. Тогда мы садились в Шар и летели вглубь золотой пластинки к Джону. Время там, казалось, остановило свой бег. Он по-прежнему лежал на поверхности ядра в своей ложбинке с двумя розами на груди среди разноцветных кристаллитов. Подолгу мы молча стояли возле его тела и с грустью вспоминали времена, когда он был с нами. Потом так же молча возвращались обратно.

Однажды после одного из таких полетов Кэррол призналась мне, что там, на ядре, ее наиболее часто посещают воспоминания детства, которые, несмотря на всю необычность обстановки, предстают исключительно отчетливо.

Она сказала, что тогда, в детстве, она все время боялась, когда отец сажал ее на плечо и так нес по лесным тропинкам, перешагивая через выступающие корни деревьев и канавки, проделанные потоками воды. При этом он пел песню про веселого Мышонка, который ходил в гости к своему другу Кролику и вечно над ним подшучивал. Но малышка Кэрри, как ее в детстве звал отец, старалась не показывать страха, крепко держалась за отцовскую шею и пела с ним вместе. Особенно отчетливо она помнила времена, когда родители были молодыми и была жива ее мать. Они часто путешествовали втроем на велосипедах с нехитрым снаряжением на багажниках. Ах, как далеки теперь были эти чудесные времена!

Иногда по вечерам я засиживался в лаборатории в окружении приборов, где просматривал записи Джона и переписывал в тетрадь отчет, надиктованный им во время последних экспериментов. На обложке одной из тетрадей я как-то наткнулся на сделанную карандашом запись. Запись в основном состояла из различных формул, смысл которых пока до меня не доходил. Последняя формула показалась мне более понятной и любопытной. Тогда Джон, по-видимому, спешил, поэтому, записывая эту формулу, он не заметил всей ее важности. И я это понял не сразу, а лишь на следующий день после некоторых раздумий. Я преобразовал формулу к более удобному виду, ввел пару допущений, подставил некоторые данные, полученные в более поздних экспериментах, и только тогда понял, что это уравнение доказывало, что предела коллапсирования не существует! Так что Джон в свое время не ошибся, взяв меня к себе в напарники. В конечном счете для бесконечного коллапсирования всего-то и требовалось, что заменить в реакторе четыре платиновых электрода на восемь литиевых, попарно запитывая их пульсирующим током. Кроме этого, необходимо было несколько увеличить концентрацию одного из компонентов реакционной смеси.

Через пару дней микролаборатория Шара и программа его бортового компьютера были модифицированы. Еще раз все тщательно проверив, я забрался в аппарат и направил его вглубь золотой пластинки, в которой был Джон.

До атома, с поверхности которого доносился сигнал пеленгового генератора, я добрался за несколько минут. Теперь это путешествие стало столь обыденным, что его можно было бы сравнить с прогулкой в наш сквер. Пролетев с мигающим бортовым прожектором над местом, где лежал Джон, я направил корабль в сторону полупрозрачного, немного освещенного изнутри многогранника с ровной горизонтальной поверхностью. Шар опустился на него и стал сокращаться. Вот он уже миновал существовавший до сих пор предел коллапсирования и так же уверенно продолжал сокращаться. Скорость коллапсирования теперь была столь высока, что последние цифры на приборной панели были размыты.

Изменилась цифра девятого разряда уровня коллапсирования, что свидетельствовало о том, что размер корабля сократился более чем в миллиард раз. И за его иллюминаторами открылась не виданная до сих пор картина. Упаковка ядра не была столь плотной, как это до сих пор представлялось. Она состояла из перемежающихся более плотных и более рыхлых областей, между которыми сновали какие-то частицы.

Коллапсирование продолжалось. Шар углубился в одну из таких рыхлых областей, а все остальное скрылось из глаз. Навстречу кораблю неслись красноватые. Похожие на кораллы сочленения с постоянно изменяющимися очертаниями. Кораллы в свою очередь непрерывно распадались на части одинакового размера, чтобы затем собраться в иной последовательности. При каждой такой перестановке они ярко вспыхивали и через мгновение гасли. Трудно было поверить, что ядро с неподвижной, геометрически-красивой поверхностью так динамично внутри.

Шар был уже меньше одного из таких элементов, составляющих коралл, когда он вдруг засверкал алым светом и отделился от общей ветви. В этот миг датчики корабля зарегистрировали за бортом увеличившуюся скачком радиацию, и на панели управления замигало тревожное панно. На корабль обрушился мощный поток каких-то частиц, в его обшивке возникли сильные вихревые токи, которые стали раскручивать и бросать Шар из стороны в сторону. Коллапсирование прекратилось, и в какой-то момент корабль бросило на поверхность коралла и так вдавило в его поверхность, что его оболочка заскрежетала. В этот момент перестройка коралла завершилась, его яркость и излучение упали, и Шар смог отлететь от него на безопасное расстояние.

Как ни хотелось мне продолжить коллапсирование и еще более углубиться в микромир, но после последнего инцидента я не был уверен, что микромир не преподнесет мне больше никаких сюрпризов. Я решил не рисковать, и направил Шар в обратный путь. Но не тут-то было. На этот раз датчики компьютера засекли приближение какого-то массивного тела, и скорость коллапсирования была резко сброшена. Через несколько мгновений слева по борту возник огромный серый клубень, который медленно подплывал к кораблю. От столкновения корабля могло бы спасти ускорение коллапсирования, но оно было равно почти нулю. А тут еще и вся приборная доска погасла. У меня не было времени выяснять самочувствие бортового компьютера и как на него влияет излучение этого клубня, и я перешел на ручное управление. Включив аварийную систему электроснабжения, я пропустил дополнительный ток по обшивке корабля, создав таким образом вокруг него электромагнитный экран. Шар отскочил от клубня как котенок от раскаленной плиты и вскоре был на безопасном расстоянии. Я уводил корабль от клубка все дальше и дальше пока не ожил его автопилот. Потом мы благополучно, если не считать двух — трех шишек на моей голове, вернулись в точку сегодняшнего старта.

Вечером следующего дня я оставил включенным в доме мощный пеленговый генератор и улетел в макромир. И на этот раз не обошлось без приключений. Когда было включено коллапсирование, корабль стал увеличиваться и мять все попадающиеся ему окружающие предметы. Я вовремя спохватился и приостановил начавшийся было разрушительный процесс. Потом я прибавил газу, одновременно уводя увеличивающийся корабль от помятых газонов, продавленной площадки, все дальше и дальше от поверхности Земли. Тогда мне и в голову не приходило, что вблизи Земли я могу столкнуться с самолетами, спутниками, меня просто могли сбить ракетой. Неизвестно было также влияние раздувающегося Шара на земную атмосферу. Я уводил корабль от Земли, увертываясь от Луны, которая уже казалась размерами с футбольный мяч, от Солнца и других планет, которые, по мере увеличения корабля, вращались быстрее и быстрее. Когда наше светило стало размером со спичечную головку и звезды зримо приблизились к кораблю, я приостановил коллапсирование. Трудно передать словами те чувства, которые переполняли меня, землянина, плававшего в своей скорлупке среди звезд, при виде грандиозной картины нашей Галактики и всей Вселенной, впервые так зримо открывшейся мне.

Вдоволь налюбовавшись космическими пейзажами, я развернул корабль и направил его к своей планете. На этот раз я не стал рисковать и, сократив его до размеров дыни в верхних слоях атмосферы, я по пологой траектории повел его к тому крохотному месту, где стоял наш дом и где с нетерпением меня ждала Кэррол.

На следующее утро в газетах появилось экстренное сообщение о гигантском объекте, которое внезапно появилось над Землей и исчезло в вышине. Его некоторое время сопровождали поднятые по тревоге самолеты — перехватчики, но безуспешно. Один из них попытался было приблизиться к неопознанному объекту перед его выходом в верхние слои атмосферы, но был брошен на землю мощным воздушным вихрем. К счастью, летчику удалось катапультироваться. В других статьях сообщалось также о мощных тайфунах и цунами, обрушившихся на некоторые страны, о срочном созыве Совета безопасности ООН и других событиях.

После этого полета я стал более осмотрительным и на некоторое время приостановил свои полеты в макромир.

А еще чуть позже вокруг нашего дома начали сгущаться первые тучи. Однажды вечером я сидел в своем кабинете и обрабатывал результаты, наработанные при визуальном исследовании куперовских электронов в сверхпроводящей проволоке. Внезапно снизу раздался встревоженный голос Кэррол:

— Стив, иди быстрее сюда, быстрее!

Я буквально вылетел из кабинета и, перескакивая сразу через несколько ступенек, через несколько секунд оказался во дворе. Там стояла Кэррол с широко открытыми от ужаса глазами, которая молча указывала в сторону стартовой площадки, на которой стоял Шар.

Захватив в мастерской фонарь, я осторожно подошел к тому месту, где под брезентовым чехлом стоял Шар. Прислушался. Оттуда не доносилось ни звука. Только подойдя ко входному шлюзу, я увидел примятые кем-то кусты. Потом я увидел, что этот кто-то пытался открыть корабль, о чем свидетельствовали множественные царапины и даже вмятины по контуру шлюза. Конечно же это было бесполезной затеей: компьютер Шара был настроен на наш с Кэррол голос и поэтому мог пустить только нам. Однако, этот ночной визит послужил нам предостережением, что сам факт существования Шара для кого-то больше секретом не является. И это было крайне опасно.

Всю ночь нам не удалось сомкнуть глаз, отыскивая выход из создавшегося положения, которое я должен был бы заранее предвидеть. Наутро я положил всю документацию и расчеты, касающиеся препарата и экспериментов, во встроенный в аппарате сейф. Потом я собрал и установил в нем устройство, позволяющее управлять бортовым компьютером с помощью высокочастотного генератора. Миниатюрный генератор я вделал свою зажигалку. В ней же в специальном отверстии был помещен и Шар, сжатый до размера булавочной головки. При определенной последовательности эта зажигалка могла выдать не только аппарат, но и приличную дозу усыпляющего газа. В доме не осталось и следов, каким-либо образом связанных с Шаром. Вот теперь наши тылы были, как мне представлялось, надежно защищены. Защищаться, так защищаться!

После последних событий прошло несколько дней. Мы стали постепенно забывать эту неприятную историю, когда в один из тихих и теплых вечеров в прихожей раздался продолжительный и требовательный звонок. Кэррол направилась ко входной двери и вернулась с каким-то типом в кожаном пальто и надвинутой на глаза шляпой. Он предъявил нам полицейскую бляху и бумагу, из которой следовало, что ему разрешалось осмотреть дом. Что ж, мы не стали чинить препятствий в таком нужном для него деле. Внимательно обследовав дом, подвальные помещения и палисадник, тип удалился с плохо скрываемым выражением крайнего удивления на лице. Фыркнул мотор его машины, и все стихло.

Но спокойствие не приходило. Я выключил свет в комнате и выглянул в окно. На противоположном тротуаре я заметил две подозрительные личности, слабо освещенные светом фонаря, которые лениво переговаривались и бросали короткие взгляды в сторону нашего дома. Так, стало ясно, что уехавший недавно тип оставил все-таки слежку за домом и его (или их?), вне всякого сомнения, интересовал именно Шар. Кем они были, — действительно полицейскими, военными или членами какой-нибудь террористической организации типа "красных бригад"?

Чтобы не подвергать себя дополнительному риску и тщательно обдумать создавшееся положение мы решили съездить на пару недель на побережье.

Ласковое море навевало спокойствие, мы плавали в его голубых волнах и загорали под уже не таким знойным солнцем, и старались забыть эту историю. В тихие вечера мы поднимались в горы, ложились на еще не успевшую остыть разогретую солнцем землю и смотрели на звезды. Я рассказывал Кэррол о своем путешествии в космос и пообещал в следующий раз взять ее туда с собой. Иногда я выпускал Шар из зажигалки, и мы долго путешествовали в нем, уменьшенном до размера теннисного мяча, над деревнями, заросшими лесом горами, поднимались за облака и опускались на морское дно.

Больше всего Кэррол почему-то понравились подводные путешествия. Они действительно были восхитительными! Даже в ясную погоду солнечный свет почти не пробивался сквозь толщу воды, поэтому мы плыли с включенными прожекторами над сказочными гротами, поросшими причудливой растительностью и забирались в подводные лабиринты кораллового рифа, где сновали разноцветные рыбки. Еще немного уменьшившись, мы забирались в небольшие пещерки и наблюдали за жизнью крабов, креветок и другой морской мелочи. Один раз мы выбрались из одного из подводных домиков, и наш Шар был проглочен какой-то рыбой с красными плавниками. Попутешествовав в ней немного, мы благополучно выбрались из нее, но тут оказалось, что "нашу" рыбу кто-то тоже проглотил. Пришлось выбираться и из этого животного, которое оказалось всего лишь одной из разновидностей хищного морского растения.

Перед нашим отъездом с побережья Кэррол смущенно призналась, что скоро у нас, по всей видимости, появится маленький бэби. Я был вне себя от счастья! У нас родится крошечный человечек, хорошо было бы, чтобы это был мальчик, похожий на меня и маму. Мы решили, что с этого момента Кэррол перестанет давать уроки музыки, будет больше времени бывать на природе и, воздержится от полетов на Шаре, чтобы это не отразилось каким-либо образом на здоровье нашего будущего первенца.

Мы возвращались домой отдохнувшие и в приподнятом настроении, переполненные новыми впечатлениями и планами на будущее. "Фольксваген" показывал все, на что он был способен. Ему оставалось преодолеть около двухсот миль, когда Кэррол, весело улыбнувшись, сказала:

— Наша машина стала после ремонта бегать быстрее, не то что вон та, у которой не хватает либо силенок либо смелости обогнать нас. Стала бы она просто так тащиться за нами с самого мотеля.

Только сейчас я глянул в зеркало заднего вида и увидел "мерседес" кофейного цвета, ехавший на приличном расстоянии сзади нас. Мне сразу не понравилось его поведение. Когда я притормаживал, он также сбавлял скорость, сохраняя между нами прежнюю дистанцию, я менял направление движения, и он следовал в том же направлении. Стало ясно, что нашу машину "ведут". И это, видимо, были те же люди, которые в тот памятный вечер пытались проникнуть в Шар. Легкое настроение сразу улетучилось и сменилось тревожным ожиданием чего-то неминуемого, что ждало нас впереди.

Справа на горе показался старинный замок Коул-Брюз, и я свернул на дорогу, ведущую к нему. Взлетев по извилистому серпантину к самой стене замка, я втиснул автомобиль в живую беседку из кустарника и низкорослых вязов.

— Выходи быстро из машины, — скомандовал я. Как только Кэррол вышла, я запер машину на ключ. -Беги вон туда, и побыстрей. Только, пожалуйста, пока ничего не спрашивай.

Через несколько секунд мы уже укрывались в большом сливном туннеле под стенами замка. Еще несколько мгновений, и из зажигалки вылетел Шар. Он опустился перед нами и вырос до нормальных размеров. Когда из-за поворота показалась преследовавшая нас машина и, скрипнув тормозами, остановилась недалеко от нашего "фольксвагена", из сливного туннеля вылетел темный шарик размером с вишню. Огибая кустарник и стебли трав, шарик беззвучно скользнул над землей, подлетел к "мерседесу" и замер под его капотом.

Из автомобиля вышли двое довольно крепких парней и, держа правые руки в карманах, направились к оставленному нами "фольксвагену". Убедившись, что никого в ней нет, они принялись обследовать территорию около машины. Не найдя и здесь ничего, они стали передвигаться все ближе и ближе к отверстию туннеля, из которого вылетел наш Шар.

Наш корабль выплыл из-под капота, прикоснулся к ветровому стеклу "мерседеса" и исчез. Чтобы возникнуть уже внутри салона на приборной панели автомобиля возле пачки сигарет.

Это была необыкновенная машина. Скорее это было орудием, созданным по последнему слову техники для крупномасштабных операций. Большую часть приборного щитка занимала панель с многочисленными экранами, индикаторами, датчиками, стрекочущими приборами и другими механизмами, о предназначении которых можно было только догадываться. На одном из экранов появлялись, быстро сменяя друг друга, участки трассы от побережья до замка и далее до города со специальными обозначениями, на двух других метались тонкие зеленые лучи, по-видимому, это были мониторы радиолокаторов или приборов ночного видения.

За спинкой заднего кресла что-то щелкнуло и заурчало, а из приборной панели со стрекотом поползла лента с какими-то цифрами. Значит, компьютер здесь тоже имеется, заключил я. Однако, пока некому было анализировать вылезающие данные, как впрочем некому было ответить на периодическое бубнение, раздававшееся из приборной панели:

— Второй, второй, здесь Агат, второй, я Агат, какие у вас новости, вы не нашли их? Прием…

Не обращая внимания на этот явно адресованный не нам вызов, мы принялись устраивать свою судьбу. Первым делом мы расположились у верхнего края заднего стекла, откуда было удобно вести наблюдение за салоном машины и окружающим ее пространством без большого риска быть обнаруженным. Потом мы, несмотря на всю необычность происходящего, сварили по чашечке кофе и удобно устроились в своих креслах.

Через некоторое время оба типа вернулись с явно раздосованными физиономиями и залезли в автомобиль. Она с чмоком осела на рессорах. Сидевший на месте шофера тип наклонился к приборной панели:

— Агат, Агат, я второй, объект не обнаружен, машина обнаружена брошенной в квадрате Х-25.

— Ясно, — ответила панель. -Оставайтесь там и ждите "бабочку". Инструкции передадите им. Как поняли? Прием.

— Поняли, Агат, ждем "бабочку".

Через несколько минут послышался мерный рокот, и над стеной замка завис небольшой вертолет без каких-либо опознавательных знаков. Выбрав подходящую площадку, он приземлился. Не дожидаясь остановки вращения лопастей, из вертолета выскочил коротышка, который почти подбежал к "мерседесу". На его поясе была укреплена кобура, а на голове — странный обруч с какими-то приборами.

— Хелло, Том, — сказал он, на всякий случай внимательно осматривая близлежащую территорию. — Я же говорил, что вам без меня не управится.

— Заткнись и занимайся своим делом. Возможно, тебе больше повезет, и ты получишь тогда кучу хрустанов.

Тот, которого коротышка назвал Томом, сплюнул через приоткрытое дверное окно и включил микрофон:

Агат, Агат, я второй. Первый прибыл. Передаю ему инструкции и переключаю на ваш канал.

Том вышел из машины, наклонился над коротышкой и покопался в его обруче.

— Вот так. Теперь связь будет работать ровно час. Если за это время ты их не найдешь, тебя не спасет даже твоя "вертушка".

Том завел двигатель и повел машину вниз, туда, откуда раздавался шум оживленной автострады. В это время из приборной панели раздалось:

— Второй, второй, я Агат, следуйте к объекту номер два.

Одновременно с этим заворчал компьютер и выплюнул следующий кусок ленты.

— Так, посмотрим, за кем это нам свалилось такое счастье охотиться.

Том оторвал ленту и включил экран на пульте.

— Итак, Центр передает: был женат, разведен, не так давно женился вторично на дочери подследственного, который приказал долго жить. Так, далее, в Канаде имеет родственников со средним достатком. Не густо. А здесь что у нас?

На экране, сменяя друг друга, показались цветные изображения нашего дома (вид с фасада, анфас, вид с крыши соседнего дома), лаборатории, нашей с Кэррол фотографии, на которой мы были изображены сразу же после нашего обручения на ступенях Бринстаунского собора.

— А девочка ничего, — подал голос второй. -Хорошо бы с ней познакомиться поближе, — она может быть хорошим козырем в этой игре.

Возможно, выражение моего лица сильно изменилось, поскольку Кэррол положила руку на мое плечо и слегка сжала его. С каким удовольствием я бы сейчас вышел из Шара и разделался бы с ним. Я мог бы слегка увеличить наш корабль, чтобы отправить этих мерзавцев к праотцам. Ладно, сейчас главное — спокойно разобраться в этой довольно неприятной обстановке.

Когда автострада с шелестом ложилась под колеса машины, я подумал о том, что же все это значит и как им удалось выйти на нас. Тем временем показались пригороды и тенистые аллеи Кристуинстоунского парка. Машина вильнула в небольшой просвет между деревьями и, скрипнув тормозами, остановилась у двухэтажного коттеджа с претензиями на старинный стиль.

Том зашел в дом и пробыл там минут десять. Оттуда вышел он крайне раздраженным, поправил на боку кобуру и кинул взгляд на крайнее окно верхнего этажа. Проследив его взгляд, я увидел в этом окне м-с Дайсон… Вот оно, оказывается в чем дело. Нас предали, и было очень неприятно впервые испытывать это чувство.

— Едем теперь в квадрат Х-17, — буркнул недовольно Том и включил стартер. — Свихнуться можно от всего этого. Срочно во что бы то ни стало найди и положи их, и не моги даже заикнуться об усталости и сложности в личной жизни. Кукла чертова!

— Думаю, твоя красотка не будет терять зря времени, уж она найдет с кем и как его провести.

На это последовали новые сетования Тома, после чего он посоветовал напарнику скоренько заткнуться и заняться своим делом. Когда перепалка стала перемежаться совсем уж грязными ругательствами, я просто отключил внешние микрофоны. Машина, взвизгнув покрышками, рванула к центру города. Покрутившись по узким переулкам старого города, наша машина остановилась недалеко от нашего дома. Напарник Тома достал какой-то прибор с раструбом и соединил его тонким кабелем с приборной панелью. (Позже я узнал, что принцип его действия был основан на моем изобретении, которое я с такой неосторожностью передал тогда тому типу после памятного бейсбольного матча). После этого он присосками укрепил прибор на дверном стекле машины, а его раструб направил в сторону дома. По экрану забегали полосы, потом прибор был подстроен, и на мы отчетливо увидели изображение гостиной. Но, Боже, что это был за вид! Мы смотрели на то, что мы оставили не так давно и не верили своим глазам. По комнате точно вихрь прошел: Все предметы, которые можно было сдвинуть с места, были истерзанными и развороченными свалены в центре комнаты. Весь пол был покрыт обрывками книг и бумаг, шкафы зияли пустыми нишами, и с окон были сорваны шторы. Кое-где был даже вскрыт паркет. Все носило следы поспешных поисков.

Раструб прибора был переориентирован на второй этаж дома, и мы увидели то, что осталось от бывшей некогда лаборатории и кабинета.

— Агат, Агат, я второй, прибыл в заданный квадрат и установил наблюдение. Пока никого не обнаружил. Прием.

— Второй, второй, будьте там и внимательно следите. Они могут появиться в любой момент, и мы должны взять их вместе с прибором.

— Понял, Агат, понял, все сделаем. Конец связи.

Теперь у меня не оставалось и тени сомнения в их истинных намерениях. Там у замка у них ничего не вышло, да и обыск был неутешительным, вот они и решили захватить нас в нашем же доме. И еще я понял, что бесполезно было обращаться в полицию, они могли и с ней быть связаны.

— Стив, милый, у нас теперь нет машины, нет и дома, — Кэррол отвернулась от экрана, на котором продолжали появляться, сменяя друг друга, изображения разгромленных комнат нашего дома. — Что теперь с нами будет, куда мы теперь пойдем?

— Все будет в порядке, успокойся, дорогая, и возьми себя в руки. Давай лучше пожуем чего-нибудь.

Я только сейчас почувствовал, что чертовски хочется есть, несмотря на наше незавидное положение. Да и Кэррол нужна была разрядка.

Откусывая от сэндвича изрядный кусок, я думал о том, что сейчас я и сам не знал, что нас может ожидать в ближайшем будущем. Вид растерзанного дома однозначно свидетельствовал о том, что с нашей спокойной и размеренной жизнью покончено навсегда. Очевидно было также и то, что те, кто сейчас охотится за нами и за "коллапсом", вряд ли остановятся перед чем-либо для достижения своих целей. Ну что ж, они объявили нам войну, и у нас не остается другого пути, как принять вызов.

Мы прикончили последний сэндвич и выпили по чашке кофе, когда к нашей машине, тихо шелестя шинами, подошел точно такой же "мерседес" кофейного цвета.

— Где вас черти носят, — пробурчал Том, высовываясь из автомобиля. -Вы давно должны были сменить нас. Свяжитесь с Агатом и получите инструкции, а нам пора поехать и промочить чем-нибудь горло.

С этими словами он отключил некоторые приборы и тронул машину с места. Два — три поворота, и "мерседес" остановился у небольшого паба, прятавшегося в тенистом парке. Хлопнула дверь, автомобиль выпустил наших преследователей, и затем все стихло. Тишину иногда нарушало лишь бормотание компьютера и пощелкивание приборной панели.

Вот теперь пора. Шар сорвался со своего места и, слегка коснувшись кнопки под подлокотником кресла водителя, отключил сигнальное устройство. Таким же образом был открыт замок передней двери. Мы залетели за стену кустов, и где Шар увеличился до нормальных размеров. Потом он отправился на свое место в зажигалку, и мы пересели в оставленную машину.

Не успевший еще остыть мотор мягко заработал, и машина тронулась по известному нам теперь пути к двухэтажному особняку, в котором мы видели м-с Дайсон. Подъехав к дому, я установил прибор с раструбом на единственное освещенное окно второго этажа.

В этой комнате мы увидели м-с Дайсон и еще какого-то незнакомого высокого мужчину. Они сидели у бара, вделанного в стену, и потягивали из высоких бокалов. Губы мужчины зашевелились, и из приборной панели раздался трескучий голос, который, видимо, синтезировал компьютер по движению губ:

— Дома они не появлялись. Шеф утроил количество агентов и попросил еще три дня. Думаю, после этого наше ведомство плюнет на него и займется этим делом самостоятельно. Но тогда вам придется туго. У нас не привыкли спускать это просто так.

— Мне с самого начала не понравился план нашего шефа, — донеслось из приборной панели. Тембр голоса остался прежний, но на этот раз слова принадлежали м-с Дайсон, зашевелившей густо накрашенными губами. -Раньше надо было их как следует припугнуть и взять голыми руками. В квадрате Х-25 они оставили свой автомобиль и исчезли. Возможно, они уже далеко от этого города или страны, в Мексике или на Багамах. Но если они все еще в городе, завтра мы на них должны выйти. Если нет — мы все равно рано или поздно найдем их.

— Хорошо, значит, ждем до завтра.

Далее мы увидели, что этой сладкой парочке ничто человеческое не чуждо, и переключились на другую комнату. Там никого не было. И в следующей комнате было пусто. Следовательно, Агат находится в другом месте.

— Третий, третий, я Агат, — забубнила приборная панель уже вполне человеческим голосом, стоило мне повернуть рычажок радиостанции. — Примите информацию.

Зашелестел, переваривая присланные данные, компьютер. На одном из экране замелькали, как при ускоренном воспроизведении видеомагнитофона, какие-то люди. Я завел мотор и нажал педаль акселератора до самого пола. Не обращая внимания на дорожные знаки, я бросал автомобиль из одного переулка в другой вперед, в направлении голоса, звучащего все громче и громче. Только бы он не замолк раньше времени!

— Стив, за нами прицепилась полицейская машина, — произнесла Кэррол, стараясь усидеть на крутых поворотах.

Это было совершенно не кстати. Вероятно, где-то я превысил скорость или что-то в этом духе. Через несколько кварталов мне удалось оторваться от копов.

Вскоре мы были у цели, и машина была припаркована у небольшого особнячка в юго-западной части города. Из приборной панели мощным потоком лился голос Агата. Они, видимо, не подозревали о такой возможности использования их разведывательного автомобиля...

Покрутив локаторами, мы быстро нашли комнату, в которой спиной к нам перед пультом с разноцветными лампочками сидел довольно крупный мужчина. В одной руке он держал сосуд с бурой жидкостью, а в другой микрофон. Это был "Агат".

Мы покинули уже не нужный нам автомобиль, который к тому же разыскивала полиция. В качестве сувенира я лишь захватил небольшой "кольт" с привинченным глушителем, который обнаружил в отделении для перчаток, и положил его во внутренний карман.

Когда в переулок, мигая огнями на крыше, влетел полицейский "форд", мы в Шаре, уменьшенном до размера сливы, влетали в открытую фрамугу верхнего окна. Из комнату, в которой мы оказались, мы без труда с крайней предосторожностью спустились в подвальное помещение, служившее, по-видимому, гаражом для нескольких машин. Там мы осмотрелись, сколлапсировали Шар до обычных размеров и вышли из него. Шар отправился затем в зажигалку. а мы- в направлении комнаты, в которой находился "Агат".Он монотонно бубнил в микрофон какие-то распоряжения, когда дверь тихо открылась и в него уставилось дуло пистолета.

— Отключить микрофон и не двигаться, — тихо, почти одними губами, приказал я ему.

От неожиданности от так перепугался, что долго безрезультатно шарил руками по пульту, отыскивая нужную кнопку. У меня не было времени ждать, пока он закончит это увлекательное занятие, поэтому я приблизился к пульту и с мясом выдрал идущий из него шнур микрофона. После этого я принялся методично расстреливать пульт из пистолета. Поскольку "кольт" был с глушителем, шума я не опасался. В покореженном пульте что-то трещало, шипело, из него шел дым и на ковер сыпались искры.

Когда дым немного рассеялся, я сел на стол напротив этого мерзавца, продолжая держать его на прицеле.

— Ну вот, теперь поговорим. Вижу, что представляться нам особого смысла не имеет, похоже, ты нас знаешь и стремился с нами встретиться. И вот мы перед тобой. Валяй, выкладывай, что имеешь нам сказать и чем мы обязаны такому пристальному вниманию к нашим персонам. Советую поторопиться, иначе я не смогу справиться с желанием пустить тебе пулю в лоб.

Сидевший в неудобной позе за безжизненным пультом верзила наконец-то начал проявлять признаки жизни. Это выразилось в том, что он покрылся испариной и, часто-часто моргая, начал что-то бессвязно лопотать. Постепенно его бормотание начало складываться в отдельные слова и даже целые предложения.

— Где..? Я ведь не... Как вам удалось, ведь мы... Вы неправильно нас поняли, мы не хотели причинить вам никакого вреда... Давайте все спокойно обсудим...

— Мы вас правильно поняли, — перебила его Кэррол, удобно устраиваясь в кресле у окна. — В поисках документации к известному препарату "к" вы разграбили наш дом. К счастью, вам ничего найти не удалось и теперь вряд ли удастся. Но вам этого оказалось мало, и вы стали нас преследовать. Поэтому теперь, думаю, настала пора говорить о гарантиях нашей неприкосновенность. Валяй, торгуйся за свою жизнь.

Мысленно я ей аплодировал. Молодец, девочка. Вслух же я сказал:

— Может быть нам все-таки стоило его прикончить, дорогая? Или чтобы не пачкаться...

— Нет, нет... Я гарантирую, что вас больше никто не тронет! Вы получите чек на приличную сумму, вы сможете уехать куда вам захочется, купите там дом и будете жить как раньше... Давайте спустимся вниз, я выпишу чек и дам свой автомобиль...

Размечтался. Так ты нас и отпустил, да еще и с чеком в кармане. Даже если бы мы и взяли чек и покинули этот дом, нам бы скорее всего не удалось вот так просто обналичить его и покинуть этот город. Но что-то предпринимать все-таки надо было. Здесь его оставлять нельзя было.

— Кэррол, держи его на мушке, — я перебросил ей пистолет и принялся выдирать из пульта подходящий кусок провода. — Возьмем его с собой, а потом что-нибудь придумаем, — говорил я, крепко связывая проволокой "Агату" руки за спиной. — Ну вот, а теперь шагай вниз. И прошу, только без фокусов — это в твоих же интересах.

Я выглянул в коридор и прислушался. Там было тихо. Тогда мы вышли из комнаты и направились к лестнице. До нее оставалось несколько шагов, когда случилось непредвиденное.

Верзила шел впереди нас. Проходя мимо приоткрытого шкафа, он бросил туда взгляд. Автоматически я тоже посмотрел туда, и это было моей ошибкой. "Агат" пригнулся, бросился к стене, нажал там какую-то кнопку и опрометью кинулся к лестнице. Я выстрелил ему вслед, но промахнулся. В этот миг перед нами на пол брякнулась пластиковая стена, и из отверстия под потолком с шипением стал идти какой-то газ. Я быстро оглянулся и увидел, что точно такая же стена виднелась в противоположном конце коридора. Времени на раздумье у мня не оставалось, я схватил Кэррол за руку, и мы побежали обратно в комнату. Я схватил стул и уже бросил его в окно, когда ноги сделались ватными, и я стал оседать на пол. Последнее что я увидел перед погружением в серую звенящую тишину, — это Кэррол, также сползающая по стене на пол, звон разбитого окна и окружающие нас звериные рожи с хоботами.

Я очнулся лежащим на полу в комнате с абсолютно гладкими стенами без каких-либо намеков на окна и двери. Вентиляция все же была, и я чувствовал на своем лице легкие струи прохладного свежего воздуха. На мне оставался минимум одежды, и только теперь я почувствовал холод, пробирающийся в мое тело. Я провел рукой с пятнами запекшейся крови по подбородку и щеке. Судя по щетине, я валяюсь тут вторые сутки.

Голова была налита свинцом и страшно заболела, едва я попытался сесть. Я бросил попытки подняться и принялся вспоминать, что же со мной произошло. Откуда взялась кровь на руках? Ах да, стекло, я, кажется, разбил стекло. А зачем? Ну да, мы с Кэррол задыхались... Потом еще эти чудовища с одинаковыми мордами...

В комнате ламп не было заметно. Казалось, сами стены излучают мягкий неверный свет. Ни один звук не доносился извне.

По отрывочным воспоминаниям я постепенно восстановил в памяти всю череду событий, произошедших с нами в этом доме. Хотя весьма возможно, что нас перевезли в другое место. Поскольку комната, в которой я оказался, не была похожа ни на рай ни на ад, следовательно, можно было сделать заключение, что я все еще жив. Но где же тогда Кэррол, моя милая бедная девочка? Надо было что-то предпринимать.

Я принялся кричать и стучать кулаками в стены, но все безрезультатно. Превозмогая боль, разлившуюся по всему телу, я облазил всю комнату, но не обнаружил даже намека на дверь. Но я же попал как-то сюда.

Казалось, прошли годы, прежде чем мой воспаленный мозг уловил звук открываемого замка. Однако стены по-прежнему оставались девственными. Раздалось еще два щелчка, и справа от меня образовалась щель открываемой двери. Странно, что я не заметил ее раньше. Дверь открылась, но за ней никого не оказалось. Там виднелся длинный ярко освещенный коридор, упиравшийся в еще одну дверь. Когда я приблизился к ней, она бесшумно ушла в стену. За ней оказалась винтовая лестница, круто уходившая вниз. По ней я спустился в широкий холл, хотя холлом это помещение можно было назвать с большой натяжкой. Оно скорее напоминало вход в бункер: под его потолком тянулись толстые жгуты проводов, а оно само было ярко освещено лампами в герметичных плафонах.

Я двинулся вдоль этого помещения, и лампы гасли одна за одной за моей спиной. В конце холла находилась решетка, которая бесшумно ушла в потолок при моем приближении. Миновав еще несколько футов, я очутился в ярко освещенной богато обставленной комнате, и за моей спиной раздался звук упавшей из потолка решетки. Одна из стен комнаты была полупрозрачной, за ней двигались какие-то тени. Из-за нее доносилась музыка и отрывочные приказы.

В дальнем углу комнаты стоял широкий стол и пара широких кресел. В одном из них, посасывая сигару, сидел "Агат" и в упор смотрел на меня.

— Входите, входите смелее, Брайтон! Нам предстоит долгая и, я надеюсь, плодотворная беседа. Что будете пить, джин, виски?

"Агат" что-то нажал, в стене откинулась дверка, и оттуда выкатилась ажурная тележка с разнокалиберными бутылками, бокалами и серебристым ведерком со льдом. Я выпил немного виски с содовой. Голова уже окончательно прояснилась, но раны на руках продолжали саднить. После второго бокала у меня образовалась яма желудка, и на меня накатилась волна голода. "Агат нажал еще одну кнопку (сколько же их там у него?), полупрозрачная стена разверзлась и выплюнула маленького шустрого человечка с бегающими глазками и розовой лысиной. Получив приказ, он буквально через пару минут принес большое расписное блюдо с большими ломтями хлеба, тонко нарезанной ветчиной и зеленью. Когда я вычистил блюдо и залил это очередной порцией виски, я понял, что не все еще потеряно и можно еще было побороться. Я еще не понимал, каким образом, но решение уже принял. Надо было только выяснить, где Кэрри и что с ней.

— Что ж, продолжим нашу увлекательную беседе, — "Агат" обмакнул конец сигары в бокал, раскурил ее и откинулся в кресле. — Как вполне справедливо заметила ваша супруга, нас интересует препарат "к" и ваш аппарат.

С этими словами он качнулся в мою сторону, и столбик пепла упал с сигары на ковер. Его глаза алчно заблестели и широко раскрылись.

— У вас нет другого выхода, и вы должны нам все рассказать. Вы умный человек и должны все правильно понять. Каков принцип действия препарата и где, собственно, сам прибор? Одно ваше доброе желание посодействовать нам, и полная свобода и вся дальнейшая жизнь вам будут обеспечены. Вы смогли бы также стать нашим консультантом за дополнительное вознаграждение. Итак, решайтесь: вы передаете нам всю необходимую документацию и аппарат с чертежами, а мы вам даем свободу и деньги. Сумму вы можете назвать сами, и я тут же подпишу чек. Одна просьба: только, пожалуйста, обойдитесь на этот раз без фокусов.

Я слушал его, одновременно обдумывая несколько ходов вперед. Что он там говорил о свободе? И олуху прекрасно было понятно, что эта бравая команда не преминет сразу же разделаться с нами, едва они получат желаемое. План, вернее его компоненты, только вырисовывались в моем мозгу. Чтобы выиграть время и все хорошенько разложить по полочкам, я изобразил на лице внутреннюю борьбу крайней заинтересованности и подозрительности.

Прежде всего, я хочу знать, где моя жена и каково ее самочувствие. Имейте в виду, что вы ничего не получите, если хоть один волос упадет с ее головы.

— Нет причин беспокоиться за нее, она в безопасности и у нее есть все необходимое. Сейчас мы с вами обо всем договоримся, и вы увидите свою жену.

— Если нам пока нельзя увидеться, в таком случае я хотел бы поговорить с ней.

— Ну что ж, извольте, — он снял трубку и набрал номер нашего телефона. Сказав в нее несколько тихих фраз, он передал трубку мне.

— Кэррол, родная, это я! Да, да, это я. Как ты, с тобой все в порядке?

На противоположном конце провода сначала было тихо, а потом раздались всхлипывания, сдавленные рыдания, сквозь которые донеслось:

— Стив, дорогой... меня заперли в лаборатории... они силой пытались все узнать, но я им ничего не сказала... Ничего они от меня не узнают. Стив, но я больше не могу, мне страшно...

— Успокойся, дорогая, прошу себя, — ласково говорил я в трубку, сдерживая рвущееся из груди негодование. — Будь умницей, и все будет хорошо. Я с тобой и люблю тебя.

В трубке раздались щелчки, треск, и связь оборвалась.

Бог мой, они, вероятно, пытали мою крошку, мою славную и слабую девочку. Самое главное, она жива. Не может быть, чтобы все вот так бесславно закончилось. Все равно я что-нибудь придумаю.

Несмотря на казалось бы пока безвыходную ситуацию, голосок Кэрри успокоил меня и мобилизовал все мои силы. Мозг заработал с утроенной скоростью. И пока еще имеется какая-то возможность, мы еще схлестнемся с этими мерзавцами.

Словно с потустороннего мира, постепенно, до меня стал доходить голос "Агата". Он, похоже, уже сожалел, что дал мне возможность поговорить с Кэррол и начал терять терпение:

— Все равно ты нам рано или поздно все расскажешь. Лучше сделать это сейчас, тогда ты получишь свободу вместе со своей девчонкой. А иначе...

— Что иначе!?- взорвался я. — Иначе вы уничтожите нас? Сомневаюсь. Вы же ничего не нашли, поэтому мы вам пока нужны и вы нам ничего не сделаете.

— И вообще. где мой костюм? Я хочу одеться. — я успокоился и был готов действовать.

Мой собеседник уже понял, что совершил новую ошибку, разговаривая со мной в таком тоне, и уже не казался столь самоуверенным, каким был несколько минут назад. Он позвонил, и тот же плешивый коротышка принес мой костюм. Я оделся и проверил карманы. Они были пусты.

— Где мои вещи?

— Зачем они вам?- он посмотрел мне прямо в глаза.

— Немедленно верните все, что вы взяли!

Только не горячись, говорил я себе, иначе ты рискуешь выдать себя с головой.

— Ну хорошо, я пока обойдусь и без них. Итак, каковы ваши конкретные условия?

— Вот и чудненько, — улыбнулся "Агат", сверкнув золотыми коронками. — Я знал, что мы договоримся, и рассчитываю теперь на нашу дружбу.

— Так, значит на дружбу рассчитываете, — теперь пришла моя пора продемонстрировать набивку рта. — И это после всего, что вы с нами сделали?

— Не будьте столь строги к нам. Забудем старое и поговорим как старые приятели. Наши условия, как я уже говорил, следующие: вы предоставляете нам всю документацию, аппарат и препарат "к". За это вы получаете свободу, солидный счет в банке и виллу на побережье.

— Кто это вы?

— Пока я не уполномочен говорить вам, кто я и кого я представляю. Будьте уверены, за мной стоит огромная сила. с которой бессмысленно тягаться.

— Это связано с военной промышленностью, с космосом?

— Не только...

— Какие у вас планы относительно использования препарата "к"?

— Этого я тоже не могу вам сказать. Пока не могу. Я и так выложил вам больше, чем следует. Если вы будете с нами сотрудничать, вы все со временем узнаете. Одно является бесспорным: те, кого я представляю, готовы выложить любую, самую фантастическую сумму. Решайтесь, теперь слово за вами.

Ах ты мразь, подумал я. Теперь понятно, что вы затеваете. Я бы не удивился, если бы в ваших планах был бы захват мира. Конечно же, ради достижения такой цели вы можете пойти на что угодно, не считаясь ни с чем. И ваша конечная цель- супергосударство с суперидеальной системой подавления. Что также является неоспоримым, так это то, что рано или поздно среди вас начнется борьба за власть, иначе и быть не должно. И тогда миллионы, да что там миллионы, миллиарды попросту ненужных вам людей будут бесследно уничтожены при помощи "коллапса". В итоге в борьбе за супервласть из всей вашей стаи останется лишь один, и тогда будет слишком поздно... Этого не должно произойти, нельзя допустить гибели цивилизации.

— Мне нужно немного подумать. И это время нам должна быть обеспечена полная безопасность.

— Хорошо, думайте. Но знайте, что времени на это у вас не слишком много. — С этими словами "Агат" встал с кресла и подошел к столу. Там он опустил крышку своего пульта управления с многочисленными кнопками и запер его. Мне же он показал на кнопку, вделанную в стену. — Вот это — ваша связь с внешним миром. Вам дадут все необходимое. Ну или почти все, — добавил он. — И можете вызывать меня в любое время.

Полупрозрачная стена выпустила его и вновь вернулась на свое место. Вскоре оттуда появился коротышка, который катил перед собой большую тележку с едой и ящиком с кубинскими сигарами.

Плотно и с удовольствием пообедав, я поставил около себя бокал, наполненный рубиновым вином, удобно устроился в кресле, закурил сигару и принялся обдумывать свою дальнейшую жизнь.

Пришла пора взвесить, что же на данный момент мы имеем в активе, а что в пассиве. Итак, в активе: мы живы и будем пока в безопасности, во всяком случае до того времени, пока аппарат находится у нас. (Между тем, он находился у них вместе с моей зажигалкой. но они, естественно, об этом не догадывались). Теперь о пассиве. С этим дела обстояли получше: мы в заточении и разделены друг от друга, а аппарат и вся документация находились в зажигалке, которая пребывала неизвестно где. Пока все шло по плану, и я выиграл какое-то время, успокаивал я себя. Главное сейчас разыгрывать из себя испуганного идиота до того времени, когда появится возможность заполучить обратно мою зажигалку. Что же касалось Кэррол, я почему-то был уверен, что с ней ничего плохого произойти не должно, по крайней мере пока я буду вести свою игру. А игру предстояло вести точно и без ошибок.

У меня не было сомнений, что за мной ведется скрытое наблюдение. Поэтому довольно продолжительное время я старался разыгрывать мучительное обдумывание сделанного мне предложение "Агата". Этот процесс я сопровождал хождением взад и вперед по комнате, рассматриванием носков ботинок с одновременным почесыванием затылка, а также другими принятыми для такого случая телодвижениями. У этого загнанного в угол человека не осталось выбора и он вот-вот сломается, и тогда он нажмет заветную кнопку, — так или примерно так должны думать мои соглядатаи, наблюдающие за мной при помощи скрытых в стенах телеобъективов.

В моей комнате стояла полная тишина. Телефон на столе казался безжизненным. Плешивый коротышка, принесший через некоторое время ужин, по красноречию не сильно от него отличался.

Так и не придумав ничего существенного, я решил положиться на случай. Плотно поужинав и выпив бокал вина, я подошел к кнопке и нажал ее. Через несколько минут в комнату влетел "Агат" с горящими глазами, помятым лицом и резкими тенями под глазами. Похоже было, что за время нашей с ним разлуки ему мало перепало ласки от его шефа.

— Рад, очень рад, что вы решились, — он смотрел в мои глаза и пытался найти там подтверждение своим словам.

— Видит Бог, у меня нет другого выбора, — я поскреб затылок и закурил. — Кстати, что с моей женой?- я старался быть как можно более спокойным.

— С ней все в порядке и вам не следует беспокоиться. Она чувствует себя великолепно и ни в чем не нуждается.

— Хорошо, в таком случае я готов сотрудничать с вами. Это будет вам стоить... — на потолке я высмотрел какое-то астрономическое число и назвал его. Ни один мускул не дрогнул на его лице, на которое стали возвращаться прежние краски. Но это еще не все. Теперь слушайте меня внимательно. В знак нашей дружбы (тут меня внутренне передернуло) вы вернете мои вещи, переведете указанную сумму на мой счет (я назвал ему номер счета) и часть ее дадите наличными. Вы также предоставите в наше распоряжение самолет. Его будет вести только один пилот, разумеется, не вооруженный. Координаты места посадки он получит сразу же после набора высоты. Связь земли с бортом исключена. Да, и в самолет вы должны загнать "ягуар" с полными баками. Если вы согласны с моими условиями, переводите деньги в банк. После подтверждения перевода мы сможем ехать.

"Агат" удовлетворенно закивал головой, бросился к телефону и долго разговаривал с кем-то, по-видимому, утрясая детали нашей сделки и получая дальнейшие инструкции. Я же в это время, вытянув ноги, сидел в кресле и пускал в потолок кольца сигарного дыма.

Потом мне принесли ключи от дома и автомобиля, записную книжку, носившую следы тщательного исследования, чековую книжку с уже переведенной в банк суммой и, о боги, мою зажигалку. Вот и все. Теперь мне не был страшен даже сам дьявол. Однако, Кэррол пока оставалась в лапах этой шайки. поэтому надо было соблюдать предельную осторожность и собранность.

— Кстати, что это за предмет, с которой так не хотела расставаться ваша жена?- "Агат" достал из внутреннего кармана пиджака пластиковый пакет с той самой золотой пластинкой, в которой покоился Джон. То что это была именно она свидетельствовала небольшая метка, ранее поставленная мной в районе этого скорбного места.

— Это амулет моей жены. Его вы тоже должны вернуть нам.

— Хорошо, — он внимательно вглядывался в мои глаза, пытаясь прочесть в них ответ на свой вопрос, — но только когда вы выполните все наши условия.

Мы спустились вниз. Надо было отдать должное оперативности этой организации: у дома был припаркован новенький "ягуар" цвета "электро". Меня подвели к его багажнику. Тот почти доверху был заполнен пачками новеньких банкнот в банковской упаковке. Все мои требования пока точно выполнялись. Отлично, значит они приняли предложенные мной правила игры.

Меня посадили в машину между горилоподобными парными и завязали глаза. Когда машина приблизилась к центру города, повязка с моих глаз была снята. Машина кружила по переулкам в направлении моего дома, я же мучительно ждал удобного момента для претворения плана нашего освобождения.

Мы уже были недалеко от нашего дома, когда под пультом загорелась лампочка радиофона и оттуда пророкотало:

— "Агат", "Агат", я "пятый", объект молчит, состояние ее критическое, я боюсь...

"Агат", сидящий за рулем с воплем "кретины!!!" вырубил динамик. Но уже было поздно. Я сразу понял, о ком шла речь, и в моих глазах потемнело.

Они все-таки продолжали пытать мою девочку и сейчас это делали! И это у нее было критическое состояние!

Дальше я все проделал автоматически. Я сунул в рот сигарету и достал зажигалку. Прикуривая сигарету, видел, что пальцы предательски дрожат. Сделав несколько затяжек сигаретой, я пустил струйку снотворного газа сначала под нос гориллы, сидевшего справа от меня, а потом в лицо "Агата". Те обмякли. Быстро открыв правую дверь, я вывалился из автомобиля вместе со спящим охранцом. Он и смягчил мой удар об асфальт. Я еще пролетел по ходу уже неуправляемой машины и краем глаза успел увидеть, как она на полном ходу врезалась в пожарную тумбу на краю тротуара и загорелась.

Пока все шло как надо, подумал я, вставая с асфальта и отряхивая одежду. Пока удача не покидает меня, если конечно не считать нескольких ссадин, полученных при приземлении, и порванных при этом брюк. Что было главным, так это то, что в этой заварухе я не потерял зажигалку, которую я крепко сжимал побелевшими и ободранными пальцами. Теперь нельзя было терять ни минуты и как можно быстрее освободить Кэррол.

Я пробежал уже пару кварталов и, прежде чем повернуть за угол, последний раз оглянулся на горящий за мной факел. Там уже сновали какие-то зеваки и к этому месту приближалось несколько полицейских машин с включенными сиренами и мигалками.

Этот район я знал как свои пять пальцев. Поэтому, свернув в один из пустынных двориков, я перемахнул через забор и очутился на небольшом пустыре, окруженным брошенными заводскими корпусами. Здесь я достал из кармана зажигалку и несколько раз щелкнул ею.

Прибывшие пожарники только приступили к тушению горевшей невдалеке большим факелом машины, когда на эту улицу из одного из проулков вылетел Шар. Размером он был не больше вишни, зато это была идеальная крепость. Прижимаясь к земле, корабль скользнул к пылавшему факелу и исчез в самом его центре.

Трудно найти слова для описания открывшейся мне картины! Вероятно, таким должен быть ад. Объятые огнем почерневшие тела моих недавних преследователей, взрывающиеся патроны в их раскаленных пистолетах, скрежет разрушающихся обшивок кабины и стекол, — все это казалось материализованным плодом чьего-то необузданного воображения. Впоследствии эта картина еще долго преследовала меня, но тогда я с холодным рассудком действовал в этой непростой обстановке, спасая близких мне людей.

Золотую пластинку я отыскал быстро и сразу же направил корабль внутрь ее. Если бы не трагичность момента, я бы с интересом понаблюдал за его разогретым сильнейшим жаром микромиром. Но тогда мне было не до этого.

Когда-то казавшиеся неподвижными кристаллические глыбы с рокотом и звоном с огромной скоростью носились по всему обозримому пространству. Иногда они десятками и даже сотнями собирались в одном месте, словно льдины в ледостав, затем следовал взрыв, и они кометами разлетались в разные стороны. Потом эта картина повторялась вновь и вновь.

Мне с огромным трудом удалось найти кристаллит, из которого доносился сигнал генератора, и приблизить к нему Шар. Одев скафандр и захватив стальной трос, я вылетел из корабля. Считанные секунды ушли на то, чтобы привязать конец троса к одной из опор корабля. Другой конец троса я обмотал вокруг кристаллита. Проделав это, я загерметизировал корабль и стал удалять его от глыбы на длину троса. Постепенно увеличивая в размерах корабль, я направил его к поверхности золотой пластинки. Вылетев из пластинки в пылающее нутро автомобиля, я резко увеличил размеры Шара, бросил его в окно и взмыл ввысь.

Если бы тогда кто-то из копошащихся словно в замедленной съемке вокруг машины людей посмотрел вверх, он бы заметил в вышине блеснувший на солнце золотой кристалл, подвешенный металлической паутинкой к крохотному шарику. Это были мы. Но все были заняты прозаической земной работой и не не смогли поэтому обратить внимание на такое неслыханное нарушение законов физики.

Опустившись в один из скверов, я, не обращая внимания на редких прохожих, прямо в скафандре вышел из Шара, отвязал от его опоры трос с кристаллитом и втащил их в корабль. Надо будет потом уменьшить его, подумал я, направляя корабль в сторону своего дома.

Перед самым домом дорогу перегораживали два знакомых уже мне "мерседеса". Их локаторы находились в постоянном движении, обшаривая всю прилегающую территорию. Сжатый до размеров вишни, Шар подлетел к одной из машин и поник в нее. Через мгновение несчастная машина со страшным скрежетом вздулась и с оглушительным треском лопнула вместе со всем своим содержимым, родив огромный блестящий шар. Этот шар, разбухая, понесся по воздуху ко второй машине и опустился на ее крышу. От этой машины на асфальте осталось в прямом смысле мокрое пятно из покореженного металла, стекла, масла и бензина. Шар, мгновение повисев над этим местом, сократился и, огибая неровности, понесся к открытой фрамуге верхнего окна.

В рабочем кабинете никого не было. Он был разгромлен, как, собственно, и весь дом. Увеличивать Шар до нормального размера здесь было опасно- могли не выдержать перекрытия. Поэтому надо было срочно перемещаться в нижнюю лабораторию и там пробовать сделать это.

Боевики, наводнившие почти все комнаты, вряд ли могли заметить крошечный шарик, вылетевший из-под двери кабинета и поскакавший вниз по лестничным ступеням. В холле перед лабораторией кем-то были поставлены стол и несколько кресел, принесенных из гостиной. На столе стояла явно армейская радиостанция с перемигивающимися разноцветными лампочками, еще какие-то приборы неизвестного назначения и несколько разномастных бутылок. В одном из кресел сидел пожилой поджарый мужчина в форме полковника военно-воздушных сил. Он время от времени прикладывался к бокалу и внимательно вслушивался в загрязненный помехами эфир. Иногда он что-то записывал и передавал лист бумаги стоящему рядом с ним солдату с голубыми нашивками. Тот исчезал, а его место занимал другой солдат.

Полковник передавал очередное сообщение выросшему перед ним солдату и тут он заметил катящийся перед ним по полу шарик. Тот, огибая встречающиеся на его пути предметы, катился к плотно прикрытой двери лаборатории. Вот он достиг своей цели, упруго подпрыгнул над полом и словно утонул в обшитой пластиком двери. Ошарашенно уставившись в ту точку на двери, где только что исчез таинственный шарик, полковник встал, сделал несколько шагов, отделявших его от нее и взялся за ручку...

...Шар возник на некотором расстоянии от другой поверхности двери, словно глаз, внимательно рассматривавший незнакомую комнату...

Кэррол, откинув назад голову, сидела в кресле в дальнем углу лаборатории. Спутанные волосы наполовину прикрывали ее бледное лицо. Она была без сознания. У двери за столом на двух других креслах сидели двое боевиков, охранявшие ее. Один из них безмятежно спал, откинувшись в кресле, другой лениво перелистывал видавший виды иллюстрированный журнал с полуголыми красавицами в различных позах. Вероятно, они заживо бы сгорели, если бы почувствовали поток лютой ненависти, лившийся на них из Шара.

Дверь в лабораторию, скрипнув, стала медленно открываться и за ней блеснул полковничий погон, когда Шар, сорвавшись с места, стал стремительно расти. Когда он принял нормальные размеры, оба охранника были сметены им и расплющены об стену вместе со столом и креслами, а половина полковничьего тела так и осталась невостребованной по ту сторону двери.

Открывая шлюз и выходя из Шара, я старался не смотреть в сторону, где сидели охранцы. Хорошо, что и Кэррол не видела всего этого ужаса.

Лишь через несколько минут я осознал, что все еще нахожусь в скафандре. А в тот момент я не обращал на это внимания и действовал, словно робот. Я поднял свою крошку на руки и отнес ее в корабль. Она была настолько слаба после всего ею пережитого, что во мне еще сильнее поднялась волна ненависти к этой шайке наших преследователей, ко всему этому миру несправедливости, жадности и насилия, в котором нам больше не оставалось места.

Шлюз Шара был задраен, и мы стартовали. В тот момент я еще не знал, куда мы полетим. Было ясно однако, что оставаться в этом мире, в котором наша свобода ограничивалась лишь пределами корабля и его оболочкой, нам оставаться больше было нельзя.

А в дверь уже ломились. Шар еще уменьшался, когда на него обрушилась дверь вместе с обезображенным телом полковника, потом раздались крики и выстрелы. Нас прилично встряхнуло, и все стихло. Потом были еще более плавные толчки, но они уже не были нам опасны. Теперь Шар могла повредить только лишь атомная бомба.

Нам потребовался целый час, чтобы выйти из дома. Бортовой компьютер вел корабль в дюйме под поверхностью фундамента дома среди метеорного роя частиц бетона и громадных астероидов гравия. В это время я сбросил наконец-то скафандр и принялся приводить в чувство свою малышку Кэрри.

Моя маленькая слабая девочка, сколько же тебе пришлось перенести и пережить! Потерпи, малышка, осталось еще немного, и мы будем в полной безопасности. Я еще не принял окончательного решения, но это уже было делом второстепенным. Ведь теперь мы вместе, и дальнейшая жизнь приобрела былой смысл.

Наконец у нее порозовели щеки и затрепетали ресницы. Лицо же по-прежнему оставалось измученным. Рука, выпроставшись из-под пледа, которым я ее накрыл еще в кабинете, потянулась было к лицу, но безжизненно упала. Лишь только когда мы выбрались из дома и лучи солнца проникли внутрь корабля и упали на ее лицо, она, наконец, глубоко вздохнула и приоткрыла глаза.

— Стив, дорогой, как же долго тебя не было... Я так устала... Почему тебя так долго не было? Где мы, Стив?

Я наклонился над ней и прошептал:

— Успокойся, дорогая, все хорошо и мы в безопасности. Теперь нас никто не разлучит. Вот, выпей это, это придаст тебе силы, — я подал ей стакан с водой, куда добавил немного коньяку. — А теперь больше ни о чем не думай и поспи.

Щечки у нее порозовели, она устроилась поудобнее и заснула, теперь уже глубоко и спокойно. Дыхание делалось все ровнее, с лица слетали последние следы волнения. За Кэрри я теперь был спокоен. А теперь прочь из этого мрачного и враждебного мира.

Небольшой шарик, как бы раздумывая, медленно поднялся над домом, вокруг которого происходило настоящее столпотворение кричащих и суетящихся людей, полицейских машин с ревущими двигателями и включенными сиренами. Шарик немного повисел над всем этим пейзажем и стал подниматься вверх, увеличиваясь в размерах. Только сейчас его, по-видимому, заметили на земле, поскольку из-за соседнего дома в воздух вдруг поднялся небольшой геликоптер и стал стремительно приближаться к Шару. Не долетая до него нескольких футов, он выпустил в направлении корабля два реактивных снаряда.

Мгновение, — и Шар исчез. Выпущенные геликоптером снаряды упали в миле от него, мгновенно превратив стоящие там дома в море огня и дыма. Никто и не заметил, как небольшой шарик подлетел вдруг к геликоптеру и через обшивку проник в него.

Сначала от вертушки отстрелился винт, который, продолжая бешено вращаться, в лапшу разнес несколько машин и вонзился в лужайку перед домом. После этого аппарат изрыгнул Шар и с треском раскололся на части. Густо сдобренные топливом и маслом, они рухнули на крышу дома и превратили его в пылающий факел. На земле началось нечто невообразимое. Никто уже не обращал никакого внимания на корабль, стремительно взмывший к облакам, и на жертвы. И вот уже над тем местом, где до этого времени стоял, окруженный зеленью, дом Ларсенов, поднимался высокий столб дыма, пронизанный языками пламени.

Шар миновал облака и дыра, пропоротая в них, медленно затягивалась. От нее оставалась совсем небольшая брешь, когда облака пронзила тройка истребителей. Развернувшись в пике, они устремились к Шару, выпуская из-под своего брюха тонкие крылатые ракеты. Шар вновь исчез и появился лишь тогда, когда самолеты, сделав еще несколько заходов, скрылись вдали. После этого он продолжил свой подъем, оставляя за собой клубы вспененных облаков.

Земля изогнулась. Облака сжались, и в их разрывах показались светлячки ночных городов. Потом эта великолепная картина подернулась дымкой и исчезла в темноте. Черноту приблизившегося космоса разрезал луч солнца, всплывающего из-за темно-синего горизонта.

Шар разгонялся по касательной к размытой границе атмосферы, сравнивая свою скорость с многочисленными разнокалиберными спутниками. Они были начинены ионным, пучковым, нейтронным и черт знает каким еще оружием, поэтому надо было быть предельно осторожным, чтобы случайно не столкнуться с этими убийцами.

Из-за Земли показалась Луна. Она приближалась и вскоре в размерах сравнялась с Землей. Еще через некоторое время ее взгорбившаяся поверхность нависла над Шаром. Сделав прощальный облет, Шар покинул спутник и ушел вглубь черного космоса.

Только сейчас я начал постепенно приходить в себя после всего, что случилось с нами там, на удалявшейся планете Земля. И сразу же ощутил страшную усталость и голод. Переложив управление корабля на бортовой компьютер, я сварил себе крепкий кофе, разогрел в микроволновой печи кусок жареной индейки и, поглощая свою нехитрую еду, удобно устроился у бокового иллюминатора.

Тем временем корабль успешно миновал орбиту Земли. Остальные планеты казались поблескивающими капельками, разбросанными вокруг ставшего миниатюрным Солнца. Если бы в настоящий момент кто-то смог бы оказался где-нибудь на Марсе, то он бы увидел, как в космосе из ничего возникает и распухает гигантский шар, на поверхности которого отражались Солнце, блестящие планеты и крупные звезды. Для такого наблюдателя это тело трансформировалось бы в гигантскую стену, загораживающей полвселенной и отражающей другую половину вселенной.

Из Шара открывалась иная картина. Планет видно уже не было. Солнце превратилось в рядовую яркую звезду. Эта звезда и мириады других устремились к кораблю, образуя в некоторых местах нестерпимо яркие скопления. Компьютер с ювелирной точностью бережно вел наш корабль среди этих скоплений. Снаружи было тихо и спокойно, если не считать редких постукиваний миниатюрных частиц об обшивку корабля. При этом от Шара отлетали небольшие искорки, которые затем скрывались в черном космосе. Мой мозг, пока еще воспаленный и перегруженный последними событиями, не хотел воспринимать, что эти частицы представляют собой рассеянные в пространстве звезды, и каждое такое столкновение приводило к образованию сверхновой звезды.

Я заканчивал свою трапезу и думал о том, что сознание наше удивительно гибкое, и такое понимание сути вещей казалось обычным лишь внутри корабля. Понятия размера, формы и времени на моих глазах претерпевали чудную трансформацию за его оболочкой. Казалось, там уже не было отдельных электронов, атомов, планет и звезд, они стали составляющими одного безграничного мира, раскрывающегося передо мной. Мы тоже были компонентами этого мира, вырванные Шаром из общей цепи. Теперь мы летим вдоль этой цепи и соединяем несоединимые до этой поры ее звенья. И все же мы были людьми и должны оставаться ими до конца. И поэтому если в какой-то части этого огромного мира человеческие пороки возобладали над добродетелью, нужно искать новый оазис для существования человеческого разума.

Я наклонился и поправил на безмятежно спавшей Кэрри сбившийся плед.

Тем временем блюдце-галактика сократилась в размере, светимость ее резко упала, а сама она стала все быстрее и быстрее вибрировать. Корабль обступили множество галактик разной формы и размера, которые, словно горящие свечи рождественской елки, нанизывались на невидимую ось. Эти свечи мерцали и переливались разными цветами. Изредка одна из них ярко вспыхивала, потом другая, третья, и тогда казалось, будто по рождественской елке пробегает искра и гаснет в темноте.

Теперь уже сотни таких же елок кружились вокруг корабля, образуя пульсирующий сгусток. Он быстро сжимался, приобретая определенную форму. Вокруг Шара роилось уже множество таких светящихся сгустков.

Что-то они мне напоминали, где-то я уже видел такие. И тут до меня дошло, что аналогичную картину я видел в… микромире! Эти сгустки, плававшие вокруг корабля и сцеплявшиеся в группы, походили на атомы, соединявшиеся в молекулы.

"Атомы" и "молекулы" сливались, образуя более упорядоченные структуры с различной упаковкой. Пространство между такими образованиями уже не казалось угольно-черным и заполнялось каким-то матовым светом. Я включил корабельные фары и взял управление кораблем в свои руки.

Вскоре между уплотнившимися "молекулами" показался значительный просвет неправильной формы, в который я, словно шкипер в тихую гавань, вывел свой корабль.

Гавань была прекрасной, именно такой, что в ней могли найти покой утомленные и побитые бурей мореплаватели. Увеличиваясь, Шар, словно из подземелья, выбрался в ложбинку алого цвета, залитую ярким светом. Я отключил ставшие уже ненужными прожектора. По мере увеличения Шара ложбинка выравнивалась и становилась более гладкой. Теперь алая поверхность, на которой оказался корабль, плавно изгибалась и устремлялась ввысь.

Наш корабль находился в своеобразной чаше, составленной из таких изогнутых плоскостей. Из самого центра чаши вверх поднимались желтые столбы, концы которых терялись в вышине. Шар, медленно увеличиваясь в размерах, плавно заскользил вдоль одного из таких стволов к видневшимся в вышине краям чаши. Вот и край чаши…

… Сознание отказывалось верить картине, открывшейся моим глазам…

Мы вылетели из цветка, удивительного и прекрасного цветка алого цвета! Я оглянулся. На поле, окаймленном темнеющими вдали лесными массивами, росли сотни, нет, — тысячи полевых цветов. И над одним из них, казалось, самым прекрасным, еще только-только раскрывшимся под ярким солнцем, словно шмель, парил наш Шар. И все наши земные несчастья и горести, да и сама Земля отныне остались где-то в лепестке этого расцветающего алого бутона.

Шар сколлапсировал и опустился на поверхность новой для нас земли. Воздух, ворвавшийся через открытый мной шлюз, был упоителен и ласков.

Прощай, наш прежний мир, и здравствуй наш новый мир, принявший нас, словно мать младенца, в теплые и ласковые руки!"

… Крифон уже давно умолк, погасло его изумрудное свечение, а Тванх продолжал перед ним неподвижно сидеть. Перед ним вставала картина тех давних времен, когда планета, названная именем прекрасной землянки, бережно приняла ростки человеческого разума…

Планета была на заре своего развития. Она была окружена атмосферой и покрыта лесами, свежее дыхание которых и образовало эту атмосферу. Планета имела четыре спутника и вращалась вокруг голубого светила. На полюсах Планеты белели снежные шапки. Моря занимали более половины поверхности Планеты и питались многочисленными реками, стекающими с горных ледников.

На берегу одной из таких рек мужчина строит дом. На врытые в землю сваи укладывается основание. Невдалеке женщина готовит пищу на костре. Она напевает песню, поправляя иногда волосы, падающие ей на грудь. На ее груди алеет прекрасный цветок молодой Планеты.

1985-1988 г.г.

Кстати...