Вы, конечно, знаете, дорогие читатели, что человеку жизненно необходимо каждые сутки поспать определенное время. Нормальным временем для сна является ночь. Обычно спят лёжа. Однако иногда, когда приходится коротать время в ожидании, например, поезда, приходится спать сидя, прислонившись к чему-либо.

А как-то раз я был свидетелем, как человек спал стоя. Однажды во время войны мне было приказано выставить в лесу нескольких часовых, а потом проверять, как они несут службу. И вот ночью подхожу к одному месту, где должен стоять часовой, и слышу храп спящего человека. Подхожу ближе - спит мой часовой стоя, опершись на свою винтовку. Я до сих пор удивляюсь: как ему удалось сохранить равновесие и не рухнуть на землю вместе с оружием?

А теперь вообразите: человек не лежит, он не сидит и не стоит. ОН ИДЁТ. Но он не только идёт - он одновременно и спит. Спит он по-настоящему, не видя и не воспринимая внешнего мира. Его сон длится не мгновение и не минуты. Он непрерывно спит глубоким сном час, два, три, четыре, а то и дольше, и видит при этом различные сны. Но ведь он же не только спит столько времени, но и непрерывно идёт. Спит и идёт.

Так начиналось

В 1941 году я учился в институте в Ростове-на-Дону. Началась война, и меня призвали в армию. Так из студента я стал новобранцем, и меня вместе с другими новобранцами всеми возможными способами (пешком, на повозках, на крышах вагонов поездов, на теплоходах) доставили в уральский город Белорецк, что в Башкирии. Там нас зачислили курсантами 2-го Ленинградского артиллерийского училища, обучили артилле-ристским наукам, летом 1942 года присвоили звание "лейтенант" и группами разослали на все фронты. Я попал на Волховский фронт. Участвовал в прорыве блокады Ленинграда в январе 1943 г., в обороне на Волховском фронте в районе станции Погостье осенью и в начале зимы 1943 г., в конце зимы и начале весны 1944 г. сражался под Нарвой и, наконец, сражался на Карельском перешейке летом 1944 г. Там я был ранен и отправлен на лечение в ленинградский военный госпиталь. После лечения меня направили для прохождения дальнейшей службы в другую войсковую часть, которая была выведена из зоны боевых действий и находилась на пополнении и отдыхе в Архангельске. В этой части я был назначен уже на должность командира артиллерийского взвода 45-миллиметровых противотанковых орудий.

В декабре 1944 года нашу часть погрузили на железнодорожный состав. Мы ехали целых 20 суток с севера на юг почти через весь Советский Союз от Архангельска до Украины, затем по территории Украины до границы с Польшей. Вот здесь мы разгрузились и пошли пешком ускоренным маршем по территории Польши к границе с Германией.

Странный привал

К тому времени в Польше только-только закончились бои. Вдоль дорог, по которым мы следовали, еще не были убраны тела немецких и советских солдат. А мы шли пешком, ускоренным маршем. Это значит, мы шли дни и ночи без ночного сна, только с короткими передышками на привалах. Один такой привал мне особенно запомнился.

Дело было в январе 1945 года. Стоял сильный мороз, земля была покрыта снегом и дул холодный пронизывающий ветер. Бесконечное поле покрывала тёмная ночь. По этому полю двигалась огромная масса людей - шли пехотинцы в полном боевом снаряжении. Где-то среди них следовал и я с моими орудиями. Звучит команда: "Привал!" Где эта команда застаёт, там сразу и падают бойцы на снег. И через 2-3 минуты над всем огромным полем слышится храп спящих людей. Я тоже попытался уснуть, но безрезультатно. Видимо, я меньше уставал, чем пехотинцы. Время привала закончилось, звучит команда: "Встать! Марш!", и ускоренный марш продолжается.

Однажды в середине дня мы ускоренным маршем подошли к небольшой роще. Когда долго идёшь пешком по заснеженным полям при сильном морозе и ветре и вдруг заходишь в какой-нибудь лесной массив, где нет ветра, то человеком сразу овладевает чувство такого уюта, такого блаженства! Так случилось и со мной. Мы вошли в рощу. Прозвучала команда: "Привал!" Полевые кухни на марше ехали вместе с нами, обед готовился на ходу и к этому времени поспел. Я снял с повозки свой вещевой мешок, развязал его и приготовился обедать. А вот из того, что случилось после, я не помню ничего! Начались всевозможные сновидения: весёлые и грустные, разборчивые и совершенно непонятные. Снилось мне, будто объявили тревогу, будто я, чем-то взволнованный, метался по территории рощи, наткнулся на один строй солдат, был ими почему-то обруган, затем наткнулся на другой строй, там меня тоже выругали. Продолжая метаться, я наткнулся ещё на один, на третий, строй солдат. Мне почему-то не захотелось его обходить, и я решил пройти прямо через него. Но тут меня грубо оттолкнули, крикнули: "Куда прёшь!" - и послали подальше. И вот что удивительно - во сне у меня не было уверенности, что я действительно метался по роще, натыкаясь то на один строй солдат, то на другой, то на третий. А потом пошли новые сновидения, их было великое множество, они следовали одно за другим. И вот наконец я проснулся. Что же я увидел? Впереди движется лошадь с сидящим верхом на ней солдатом-ездовым, которая тащит орудие. За орудием шагает мой орудийный расчет из четырех солдат. И я со своим огромным вещмешком за спиной бреду в хвосте на некотором удалении от них...

Первым чувством, которое появилось, когда я проснулся и ощутил у себя за спиной свой вещмешок, было чувство стыда. Мысленно я ругал себя за то, что своих солдат я заставлял обходиться минимумом вещей в своих вещмешках, а у самого вещмешок такой огромный. Моё пробуждение случилось вечером перед началом сумерек. Днём, когда мы только подходили к роще на привал и обед, далеко впереди были заметны её очертания. Сейчас же, оглянувшись назад, я увидел её крошечную, теряющуюся в наступающих сумерках. Вот и сумерки наступили, потом стало совсем темно, а мы всё шли и шли. И в это время покрытая голубоватой дым-кой окружающая нас действительность казалась мне какой-то загадочной и сказочно-фантастической.

С тех пор прошло немало времени, но кое-что из тех давних событий до сих, пор остаётся для меня загадочным. Меня до сих пор мучает вопрос - а обедал ли я вообще тогда? Мне начинает казаться возможным, что я мог и спать и обедать одновременно. И даже если это было не так, мне всё равно ужасно хоте-лось бы знать, как я тогда вёл себя у костра, уже будучи уснувшим? Было ли в моём поведении что-нибудь странное, обратил ли кто-нибудь на меня внима-ние? Как мне бы хотелось посмотреть видеосъемку событий с моим участием в той самой роще! Казалось бы, что там, в той роще, в которой я уснул у костра в ожидании обеда, мне не было никакого дела до внешнего мира. Казалось, что во сне мне не могло быть дела и до своего вещевого мешка, который я положил перед собой и развязал перед тем, как заснуть. Но тогда каким же непостижимым образом я, не просыпаясь, завязал его и, взгромоздив себе за спину, поспешил вслед за остальными пехотинцами?

Сколько ещё дней и ночей мы шли ус-коренным маршем - я уже не помню. Помню лишь, что при приближении к границе Германии мы две или три ночи но-чевали в польских хатах. Тогда мне уда--лось побывать в польском костёле и посмотреть, как там проходила служба. Когда мы дошли до границы с Германией, шла вторая половина января 1945-го, последнего года войны. В том январе мне исполнилось 23 года. Мы перешли границу и начали боевые действия уже на территории Германии.

И.З. Криничный, участник Великой Отечественной войны

"Черноголовская Газета" № 19, 8 мая 2008 г.